Литература

«Весь в допотопных брызгах миров...» (метафора в стихотворении Амарсаны Улзытуева «Купание слона»)

7 июля 2021

969

Стихотворение Амарсаны Улзытуева «Купание слона» вводит читателя в мифологически заряженное поле семантических приращений и образно-метафорических превращений.

«Весь в допотопных брызгах миров...» (метафора в стихотворении Амарсаны Улзытуева «Купание слона»)
В этом энергетически напряженном поле у читателя возникает физическое ощущение сверхплотной художественной материи: ее словесно-мускульной могучести; подсознательно ощущаемого глубинного величия, имманентно присущего ее строю; по-детски неуклюжей, но завораживающей спонтанной грации. 

Амарсана обращается к образным ресурсам зоопоэтики индийской мифологии; актуализирует онтологию и аксиологию христианства, буддизма. По мысли поэта, преемственность есть высшее созидание, ибо сохраняет и продолжает мир. На бескрайних просторах мифопоэтических и сакральных дискурсов он выстраивает метафизические опоры своего творчества. 


Топос мутной от ила реки — мифологический символ животворного и животворящего пространства мира почти во всех культурах мира. Описательный колоратив «весь коричнево-бурый, местами похожий на землю в безвидной воде» возвращает к началу времен и к изначальным стихиям — воде и земле. В единстве стихий, в восторженном упоении купанием-игрой слона возникает слово, огромное, как мир; двуединое по своей природе — сотворенное им и творящее его. Онтологический статус творения, как игры, особенно важен в индийской мифологии (2).

Слон, вселенноподобный, купается в мутной от ила реке,
Словно самое первое слово в начале времен,
Весь коричнево-бурый, местами похожий на землю в безвидной воде.
Весел, в воде колыхается, хоботом плещет, играется. (1, С. 17) 


Инверсией в самом начале стихотворения — «Слон, вселенноподобный...» — при помощи атрибутивного инкорпората, этого мощного семантически двухвалентного словообразовательного рычага, поэт разворачивает текст, и ...он начинает парить/скользить между мифологией и историей, между эпохами и континентами, между древностью и современностью, между Востоком и Западом. Замедленной поступью (шесть слогов эпитета!) Амарсана заводит семантические механизмы кружения/восхождения текста — от значений к смыслам. Через мифологемы земли, воды — они же универсальные мировые стихии — поэт подключает читателей к извечным потокам движения поэтической энергии. Композиционная окольцованность текста на лексическом, фразовом, нарративном уровнях дает им возможность разнонаправленно циркулировать в обозначенном образном круге, приумножая энергетический потенциал авторской метафоры «слон — слово». Начальная рифма дает Амарсане свободу версификационного движения.

Амарсана вводит в анафорический стих без потерь для ритма и мелодики авторские неологизмы — многосложные, многосоставные слова: вселенноподобный, солнцеволосый, божественноокое. Он увеличивает семантические валентности соединяемых слов. Словообразовательные окказионализмы Амарсаны легко приживаются на широких просторах анафоры, способной, по его мнению, вместить в себя миры и космосы, вселенную вселенных (см.: Глубокий космос, 1, С. 106). Смелое экспериментаторское словообразование А. Улзытуева не только способствует необычному звучанию, синтаксической гибкости, фразовой пластичности стиха, но и открывает новые словообразовательные возможности языка. Гладкопись по определению претит ему, поэтому железной авторской волей он направляет текст дорогой труднопроизносимых слов и сложно закодированных смыслов. Демиургической способностью ковать/создавать новые слова поэт сродни любимым им В. Хлебникову, В. Маяковскому. 

На первый взгляд, может показаться, что строки перегружены фонетическими трудностями и грамматическими сложностями, загромождены образными узлами. На самом деле, это не так. Поэт тщательнейшим образом прорисовывает все детали, важен каждый штрих. Вернемся к двум рассмотренным выше обособленным определениям: 1) нераспространенному — вселенноподобный; 2) распространенному — Весь коричнево-бурый, местами похожий на землю в безвидной воде. Оба определения как бы бегут вдогонку за определяемым словом (слон), обволакивают его, размывая по всей ткани стихотворения, заполняя им все пространство, делая его тотальным и в то же время уточняя мифопоэтические контуры его семиотического каркаса. Органичная слиянность стихий земли и воды сосредоточена/выражена в пределах одной синтагмы. Размеренный ритм эпического слога релевантен началу времен — времени мифов о рождении мира и слова. Эпитет безвидной адресует к тексту Священного Писания (3). Сакральный образ слона из индийской мифологии (4) и аллюзия из Библии — выводят текст в самом начале стихотворения на уровень архетипов — первообразов и вечных символов. Как на живописном полотне, в стихах проявляется несколько слоев мыслеобразов и сложных образно-метафорических сплетений, флуктуирующих онтосмыслами, уловливаемыми сверхчуткими поэтическими радарами Амарсаны. 

Последняя строка первой строфы начинается с прилагательного в краткой форме, являющегося именной частью составного именного сказуемого — Весел. С точки зрения структуры и семантики, это предложение. Предыдущее предложение, осложненное двумя обособленными определениями и сравнительным оборотом, включающее в свой состав 17 именных частей речи (существительных, прилагательных, местоимений) и только 1 глагол, контекстуально — своей именной избыточностью — дает поэту возможность прибегнуть здесь к эллипсису, коммуникативная самодостаточность которого очевидна. Экспрессивный синтаксис рассматриваемого предложения актуализирует эмоциональное состояние веселья/радости/восторга актора — слона. Предикативность (весел — каков?) плавно дрейфует к атрибутивности (какой?) и даже к косвенной субъектности (кто?), но все же сохраняет свою исконную функцию. В топосе рождения/созидания доминируют глаголы — ... колыхается, хоботом плещет, играется. Однородные сказуемые передают исполинское «колыхание» плотной образной материи стихотворения. Энергия демиургического действа циркулирует в прагмасемантике возвратных глаголов. Метафизика возникновения/рождения слова, явления ментально-духовного порядка, связана у А. Улзытуева с переходом в зыбкое пространство метафорических превращений. 

Гиперболизированный образ слона соразмерен грамматической форме превосходной степени качественного прилагательного самое первое, определяющего существительное слово. Амарсана Улзытуев диалектически связывает семантику и грамматику, план содержания и план формы; создает тем самым особое образно-метафорическое место силы текста, из которого спонтанно п(р)оявляются проникающий сквозь толщу времен древненаречный нарратив и библейская аллюзия, углубляющая и расширяющая мифологему воды.

Следом погонщик на древнем наречье что-то кричит
Слезть со слона не успевшей туристке — как раз из России (1, С. 17)

На перекрестках цивилизаций и эпох все связывается в один узел: сотворение мира и сотворение слова; прошлое и настоящее; древний погонщик и современная туристка как раз из России. В трансграничном мире Амарсаны все сосуществует по принципу случайности и одновременно, в другой — буддийской — логике, по принципу кармической связанности в круге Сансары. 

Все связано и на уровне формы — диктатом анафоры, задающей звуковой и смысловой векторы движения строки, и диктатом синтаксиса, в поэтике Амарсаны структурного коррелята самой жизни, всегда способной сделать выразительный речевой жест в другую (историческую, культурную) сторону/эпоху. Например, в сторону России:

Пусть тебя искупает, Россия, могучее древнее слово, в солнцеволосой воде (1, С. 17).


Подспудно в пространстве текста возникает абсолютное ощущение свободы от времени, иногда, по воле поэта, текущего вспять. Эпизод с российской туристкой (одна строчка!) мгновенно перекидывает тонкие, но крепкие сюжетные мостки из глубины веков в настоящее, завязывает новые образные (они же — смысловые) узлы/ветви в тексте. Так, по мысли поэта, сосуществуют, прорастая друг в друга, настоящее и прошлое; так становится возможной спонтанная, рационально трудно объяснимая, интуитивная, смена нарративных инстанций. Четкая идентификация актора, ауктора, нарратора намеренно затруднена, «замутнена» во второй части сложносочиненного предложения, самого «темного места» в стихотворении, из-за синтаксической «безличности» — отсутствия грамматического субъекта/подлежащего.

Или задумано так, чтобы с радостным визгом, сидя на холке могучей,
Ила и мутной библейской воды нахлебавшись, выныривать. (1, С.17).


Семантика главного предложения в сложноподчиненном предложении — Или задумано так — выразительна и многосмысленна. В именной части составного именного сказуемого, выраженного кратким страдательным причастием прошедшего времени, пульсирует/вибрирует идея божественного замысла, предрешенности событий; отсутствие грамматического субъекта маркирует сакральный речевой дискурс. Семантика взаимоисключения/противопоставления частицы или (синонимы — неужели, разве) передает приличествующие моменту экзистенциальную неуверенность и сомнение, внутреннюю сумятицу и скромность, вопрошание и возможный ответ лирического героя. Институциональной сдержанности главного предложения противопоставлена гиперэмоциональность в придаточном. Пространство игры — омовения/причащения синтаксически реализовано безличным предложением со сказуемым в форме инфинитива. В семантическом поле императива, оно же — поле выбора, поле приятия или отвержения/отторжения — может оказаться каждый. Случайность есть возможность на языке судьбы. Так неразрывно и воедино связываются А. Улзытуевым идеи высшего повеления и личного выбора.
 
Все четыре строфы в анализируемом стихотворении имеют микротематическую автономность, не нарушающую цельность текста, а напротив, придающую ему необходимую драматургию (многоактность событийного ряда); потому каждая из строф имеет свое внутреннее событие и свой ритмико-интонационный строй. На переходе от второй строфы к третьей — в гулкой тишине между строками и строфами — появляется «я» лирического героя. Его манифестация — главное событие стихотворения. 

Погонщик простой вселенноподобного слова,
Понял я смысл исполинский слона (1, С. 17).


Таинство рождения поэта — погонщика простого вселенноподобного слова — предуготовлено автором. Возвращение из космоса метафоры «слон — слово», из ее семантических валентностей, подобно выходу из глубокой творческой медитации/погружения в метафизику физических и духовных начал мира, по определению связанных с космогоническими мифами. Удивительной способностью к полному приятию судьбы, к растворению в мыслимых и немыслимых мирах, к спонтанной проявленности и к потаенной сокрытости лирический герой А. Улзытуева заслуживает быть рядом с божественнооким словом, первым, огромным, вечным; пытливо всматриваться в него, покорять его образно-метафорические траектории, осваивать его символические коды.

Метафора «слон — слово» проделывает сложный семиотический путь. Она движется от обременного мифологической перцепцией слона к эманации вечного божественноокого слова. Так профанное переходит в сакральное. Метафора, материал текучий и разнонаправленный, легко переплавляется поэтом в чистый эйдос.

Художественное воплощение темы назначения поэта и поэзии сопряжено у А. Улзытуева с философской, экзистенциально заостренной, темой поиска смысла жизни, своего места в мире. Пройдя через речевую (древнего наречия) инициацию/посвящение и через духовное (библейское) причастие/причащение, его лирический герой постигает смысл исполинский «слона — слова» и входит в топос судьбы/призвания погонщика простого вселенноподобного слова, постепенно становящегося частью авторского мифа. В традициях русской классической поэзии путь к себе/к слову/к смыслу сопряжен у Амарсаны с топосом Родины — России, с мотивами высокого служения и моления о ней.

Пусть тебя искупает, Россия, могучее древнее слово, в солнцеволосой воде, 
Путь ведь обратно неблизкий. (1, С.17).


В последней строке третьей строфы мы наблюдаем одну из удивительных особенностей поэтического письма Амарсаны — умение переключать художественные коды в тексте, мягко переходить от одной нарративной инстанции к другой, сохраняя при этом семиотическую связанность сегментов текста. 

Купание слона — метафорически добытого первослова — становится у Амарсаны Улзытуева сюжетно-композиционной точкой поэтической сборки мира и слова. Слово, по мысли поэта, энергийно и субстанциально, а потому способно объять (искупать) весь мир, стать самим миром, допотопными брызгами мира.

Купание слова читается как итог долгого ментального путешествия через века и тысячелетия к собственному творческому пути. 
Вечность. Погонщик простой, божественноокое слово купаю,

Весь в допотопных брызгах миров.
Словно самое первое слово, огромное, вечное
Слово купаю. (1, С.17)


Путь к творчеству, по мысли поэта, лежит через магический замкнутый круг — ...Словно самое первое слово... (...) ... Словно самое первое слово... — внутри которого циркулируют высокие энергии метафорического преображения. Кажимость (словно... словно...) устремляется/прорывается к сущностности и кристаллизует онтосмыслы. Только равный слову может пребывать в этом магическом круге времени. Ведь бремя слова — вселенское. 
Амарсана Улзытуев с самого начала творческого пути максималистски стремится к художественному познанию универсальных законов бытия, Феноменальная проявленность бытия в слове, как истинном воплощении бессмертия, для него очевидна. 


Литература:
1. Улзытуев А. Д. Новые анафоры. — М.: Время, 2016. — 128 с. — С. 17.


2. Останин В.В. Творчество как демиургическое подражание (на материале «Бхагавата-пураны») — Вестник Алтайского государственного аграрного университета № 4 (24), 2006. — с. 94–97. 
3. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. Книга Бытия. 1:2. URL: https://bible.by/syn/1/1/ (дата обращения 31.03.2021 г.).
4. Айрава́та (санскр. ऐरावत — «восставший из вод»), в древнеиндийской мифологии прародитель слонов. — Цит. по — Мифологический словарь / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. — М.: Большая Рос. Энциклопедия, 1992. — 736 с. — С. 26. 

По материалам статьи Цыреновой М.Ц. «Художественные коды в стихотворении А. Улзытуева «Купание слона», опубликованной в сборнике «Актуальные проблемы сопоставительного языкознания и лингводидактики». Москва, 2021.
А. Улзытуев


Купание слона


Слон, вселенноподобный, купается в мутной от ила реке,
Словно самое первое слово в начале времен,
Весь коричнево-бурый, местами похожий на землю в безвидной воде.
Весел в воде колыхается, хоботом плещет, играется.


Следом погонщик на древнем наречье что-то кричит
Слезть со слона не успевшей туристке — как раз из России,
Или задумано так, чтобы с радостным визгом, сидя на холке могучей,
Ила и мутной библейской воды нахлебавшись, выныривать.


Погонщик простой вселенноподобного слова,
Понял я смысл исполинский слона,
Пусть тебя искупает, Россия, могучее древнее слово, в солнцеволосой воде,
Путь ведь обратно не близкий.


Вечность. Погонщик простой, божественноокое слово купаю,
Весь в допотопных брызгах миров.
Словно самое первое слово, огромное, вечное
Слово купаю.

Литература

1222

«Я очага народного красная искра...»

По итогам конкурса «Уран зохёолой юртэмсэ» присужден грант на издание в 2023 г. поэмы Галины Раднаевой «Гуламтын гал» («Огонь в очаге») и цикла «Аян замай дэбтэрhээ» («Из путевых заметок»)