Деятели
Амагаев Матвей
Матвей Амагаев — бурят-булагат, видный государственный и политический деятель Бурятии, Сибири, Монголии, СССР, один из создателей и руководителей бурятских автономий и Бурят-Монгольской АССР, востоковед-экономист-историк, большевик, репрессирован сталинским режимом в 1938 г., умер в ГУЛАГе в 1944 г. Реабилитирован в 1956 г.
Матвей Иннокентьевич Амагаев родился в 1897 г. в бурятском улусе Наймагут (ныне Осинского района Усть-Ордынского Бурятского округа) в семье Унхэшки Амагаева, бывшего 1-2 года тайшой Идинской Степной думы бурят. В 3-х летнем возрасте он остался без матери, в 7 лет потерял отца, и потому рос в семье старшего брата — Ильи, заменившего отца. Илья, Михаил, Николай были от первой жены Унхэшки, а Матвей, Митрофан, Саша и Иван — от второй жены — Таряши Куликовой из Кахи. Матвей учился в Бильчирском инородческом училище, которым заведовал будущий великий этнограф и фольклорист, прославивший бурятский народ в научном мире Евразии М.Н. Хангалов. Здесь он выучил русский язык.
В 1913 году поступил в Иркутскую церковно-учительскую семинарию. Из-за нехватки денег ему приходилось работать в семинарии, мыть полы и окна, даже петь ночами псалмы над покойниками монастыря. Как считал Матвей, семинария в его общем развитии мало что не дала. Схоластическая церковная программа, «сухое» чиновничье преподавание, дикая казарменная дисциплина не развивали у учащихся, конечно, ни самодеятельности мышления, ни творчества. Матвей стал свидетелем закулисной стороны жизни святых отцов (пьянство), что еще больше укрепило его неверие и скептицизм в православии. Сдав экзамен по письменности, т.е. русскому языку, он был принят на казенный счет в семинарский интернат, где проучился 4 года. Тем не менее Матвей, ищущий юноша, успевает участвовать в деятельности городской социал-демократической организации, в 1917 г. в год окончания семинарии становится уже членом местной организации РСДРП.
С сентября 1917 г. по февраль 1918 г. Амагаев работал учителем в Эхирит-Булагатском аймаке — центральном районе иркутских бурят. Здесь он также занимается пропагандой революционных идей, в то время самых востребованных у всех обездоленных слоев населения империи, после краха последней участвует в создании Советов в Иркутской губернии, в улусах иркутских бурят. В феврале 1918 г. Матвей Амагаев избран председателем Эхирит-Булагатского аймачного суда. На губернском же съезде Советов он избирается кандидатом в члены Иркутского губисполкома.
В период колчаковской реакции М.И. Амагаев тайно ведет политическую пропаганду в русском городке Нижнеудинск, а также на малой родине — в бурятских улусах Наймагут и Бильчир. Из-за преследований колчаковской разведки Матвей бежит во Владивосток.
Там он терпит большие лишения, голодует, 3 месяца не может устроиться на работу. С большим трудом соратники-большевики смогли устроить его бухгалтером в типографии. Позже он был переброшен ими в Ольгинский уезд, где формально работал счетоводом школьного отдела, а на самом деле под видом выписки жалования учителям снабжал деньгами партизан С. Лазо, будущего знаменитого командарма, освободившего Забайкалье и Приморье от белых бандитов. Подобное умыкание народных денег было тогда важнейшим каналом финансовой поддержки «революционно-большевистского движения» в стране. О моральных сентенциях при добыче денег у большевиков речи не возникало. Затем Амагаев занимался агитработой среди рабочих Первореченских железнодорожных мастерских, рабочей молодежи на Эгершельде. А также учился в Учительском институте. Следует сказать, что биографы Амагаева всегда отмечают кипучую энергию Матвея, позволявшую ему справляться с огромными нагрузками: и работать, зарабатывая на жизнь, и подпольно проводить рискованные политические операции и еще учиться — везде и постоянно.
В начале 1920 г. Дальневосточное бюро ЦК РКП(б) направило М. Амагаева в Иркутск. Здесь он становится председателем Ангарского аймачного исполкома, включавшего огромную территорию предбайкальских бурят, а также избирается заместителем председателя ЦК бурят-монголов Восточной Сибири (предбайкальских бурят).
В ноябре 1920 г. М.И. Амагаев вновь отправлен в Дальневосточную республику (ДВР), где был избран председателем областного управления Бурят-Монгольской автономной области (т.е. забайкальских бурят), затем становится председателем ревкома этой области в составе ДВР. В январе 1922 г. он был назначен еще и министром по делам национальностей Дальновосточной республики. По инициативе Амагаева в Чите стала издаваться общебурятская газета на старомонгольской графике «Шэнэ байдал — Новая жизнь», ныне «Буряад Yнэн».
В мае 1923 г. была образована Бурят-Монгольская АССР путем слияния двух бурятских автономных областей. При этом Дальбюро, Дальревком, да и Сиббюро ЦК вновь выступили против образования «государства в государстве», как и ранее против создания бурятских автообластей. М. Амагаев совместно с М. Ербановым и К. Ильиным направили в Дальбюро ЦК РКП (б) докладную записку от 1 марта 1923 г. с аргументами об образовании автономной республики бурят-монголов. Воссозданный Бурят-Монгольский Обком РКП(б) обратился в секретариат ЦК РКП(б) к Сталину, с предложением вызвать в Москву Амагаева для возбуждения в центре вопроса об объединении автообластей в республику. Наконец, 30 мая ВЦИК СССР принял решение об образовании БМАССР. Председателем Бурревкома до 1-го съезда Советов БМАССР был утвержден М.Н. Ербанов, заместителем М.И. Амагаев. На первом съезде Советов БМАССР 4-5 декабря 1923 г. Амагаев избирается председателем ЦИК Бурят-Монгольской Республики. Ему, отметим, было всего 26 лет. Кроме основной работы в ЦИК БМАССР на Амагаева возложены еще три важные государственные функции — руководство Госпланом республики, руководство министерством финансов, а также организация издательского дела. Так, в 1924 г. начал выходить журнал «Жизнь Бурятии», соредактором которого он был назначен. Он также руководил развитием науки Бурятии, её головной структуры — Бурят-Монгольским научным обществом им. Д. Банзарова, будущего БНЦ.
Будучи на больших должностях в органах власти БМАССР, М.И. Амагаев, как все бурятские деятели той эпохи, часто ездил в Монголию. Он не был в стане ярких панмонголистов (как Ринчино, Жамцарано, Барадин, Сампилон и др.), но, учитывая, что панмонголизм был объединяюще-воодушевляющей все монгольские народы идеей, к тому же ясно поддерживаемой Советской Россией и Коминтерном на первом этапе, вплоть до 1929-1930-го года, можно предположить самое искреннее участие Амагаева в становлении новой Монголии. Да и молодые монгольские руководители МНР сами обращались к нему за советами, спрашивали его по разным проблемам новой жизни. Монголы вышли на власти СССР с просьбой направить Амагаева на ответственную работу в МНР для оказания помощи. СССР, идя навстречу, в начале 1925 г. направил М.И. Амагаева в эту страну, где он проработал с 1925 по 1929 годы советником министерства финансов, членом Малого Хурала, председателем Экономсовета (межотраслевого органа координации в сфере экономики). Он был также и уполномоченным ИККИ при МНРП. Он постоянно выступал с докладами на монгольском языке на всех высших форумах Монголии. Следует отметить, что многочисленные бурятские деятели, оказавшие огромную помощь в становлении независимой Монголии, вплоть до прихода к власти Х. Чойбалсана, воспринимались в Халхе с большой теплотой и без всякого отчуждения, как представители единой монгольской нации, искусственно разделенной на несколько частей.
1924-1928 гг. — это лучшие годы расцвета монгольской национальной демократии. Власти МНР в этот период осуществляли толерантную, а не репрессивную политику в отношении лам, представлявших огромный и авторитетный слой общества, и бывших феодалов, т.е. ханов разных величин, также исторически обладавших авторитетом в народе. Осторожные методы во внутренней политике, поощрение арата-частника, в целом частнособственнических тенденций во всех слоях и сферах, вкупе с официальной поддержкой «панмонгольских» идейных настроений монгольских племен и родов Халхи, освободившейся от почти двухсотлетнего китайского господства, возбудили этническую эйфорию, т.е. всплеск пассионарного подъема, соответственно, обеспечили невиданный прорыв буквально во всех сферах общественной жизни кочевников. Безусловно, главным базисом такого вдохновенного разворота «новой Монголии» явились ленинские идеи НЭПа, идеи осторожного, чуткого осуществления реформ, недопустимости резкого слома привычных форм хозяйствования и управления. Заслуга Амагаева, занимавшего ответственейшие посты в Монголии, была в том, что он «пути экономического развития Монголии», как и все реформы экономики и управления МНР, видел на принципах ленинской НЭП, на всемерном учете монгольских особенностей, на принципе плавного и постепенного перевода монгольского аратского скотоводства на новые рельсы хозяйствования и управления. Которые, заметим, не были никакими социалистическими, как, впрочем, и НЭП в СССР. Амагаев видел, что в МНР еще нет никаких условий для «социалистических преобразований», что необходим длительный переходный период.
Но с конца 1927 г. в МНРП взяла верх т.н. левая «худонская» оппозиция, потребовавшая ускорения социалистического развития в стране. Это происходило опять же под авторитетом СССР, где уже в 1927 г. Сталин, установив диктатуру, повел курс на решительное ускорение всех «социалистических реформ». Эту новую линию «вождя всех народов» осуществлял в ряде стран, ориентирующихся на СССР, Исполком Коминтерна (ИККИ). Как уполномоченный ИККИ, Амагаев оказался в трудном положении, поэтому он вынужден был на время уехать из Монголии в Москву, в аппарат ИККИ. С его уходом, новое «левое» руководство МНР стало «революционно» форсировать темпы реформ. М.И. Амагаев участвовал в составе делегации ИККИ в работе съезда МНРП (октябрь-декабрь 1928 г.), он видел, как победила «левая» оппозиция. Не доверяя ей, он прямо заявлял, что «левое руководство слабо для проведения практической работы». По примеру СССР в МНР начались бурные «социалистические реформы» — конфискация скота и имуществ бывших феодалов, объявленных классовыми врагами, т.н. кооперирование на основе силового обобществления скота аратских хозяйств и т.д., что имело удручающие последствия для страны.
В октябре 1929 г. Амагаев вернулся в Москву, как оказалось, насовсем. Назначенный после него новый уполномоченный ИККИ в Монголии Кучумов своей «революционной решительностью» мгновенно затмил Амагаева и, соответственно, создал огромные проблемы.
Осенью 1930 г. ИККИ направил М.И. Амагаева на учебу в Институт Красной профессуры (ИКП), на отделение истории. Параллельно он заведует кафедрой страноведения в Московском институте востоковедения, читает курс истории национально-освободительного движения Монголии. Во время учебы он ездил в Тыву на IХ-й съезд Тувинской народно-революционной партии, на котором выступил с политическим докладом. Находясь в МНР, он несколько раз ездил по заданиям ИККИ, также и правительства Монголии, в Китай, где вел переговоры с членами руководства Компартии Китая.
В ноябре 1932 г. он вдруг отзывается с 3-г курса ИКП постановлением ЦК ВКП (б) и по направлению ВЦИК едет в Ленинград, где становится директором института живых восточных языков им. Енукидзе (ЛИЖВЯ, позднее Ленинградский Восточный институт), готовившего кадры востоковедов историко-филологического направления, экономистов, переводчиков-полит референтов для Коминтерна, Профинтерна, КИМа и МИД. Под началом Амагаева трудились такие светила науки, как академики Е.В. Тарле, В.М. Алексеев, Ю.И. Крачковский, член-корреспонденты А.И. Конрад, Н.Н. Поппе, земляки — доцент М. Манжигеев, доцент Э. Батухан, и.о. доцента Э.-Д. Ринчино, будущий профессор Г. Санжеев и др. Амагаев заведовал кафедрой текущей политики, читал лекции по истории национально-освободительного движения Монголии. Им были написаны научные труды по истории и экономике Монголии и Танну-Тувы, по национально-освободительному движению в странах Востока. 9 декабря 1935 г. Ученый комитет Президиума ЦИК СССР присвоил М.И.Амагаеву ученое звание профессора.
Амагаев, крупный общественно-политический деятель, оказавшись в науке, также строит обширные научные планы. Он хотел завершить такие работы как «Материалы по экономике МНР», «Экономический очерк современной Тувы», «Очерки революционного движения в Монголии» и др. Но этим его задумкам не суждено было сбыться. 27 сентября он был исключён из партии, а через 3 дня арестован. В феврале 1940 г. особым совещанием при НКВД СССР он был осужден к 8 годам за «шпионаж в пользу Японии». Сохранилось его письмо из тюрьмы сыну Зоригто: «... Твой папа никогда, ни в один момент своей жизни никакого преступления против советской власти и социалистической родины не делал... Я стал жертвой гнусной, презренной клеветы и провокации настоящих врагов народа». Два года и два месяца Амагаев просидел в одиночной камере. Затем начались скитания по лагерям ГУЛАГа. Умер в результате обострения туберкулёза в 1944 г., похоронен в местности Межлаг Коми АССР. Так сталинский режим уничтожил своего верного «солдата партии», большевика, верой и правдой служившего провозглашенным некогда светлым идеалам партии. Партия, монополизировав право на истину, закономерно превратилась в кровожадный режим, пожирающий своих же граждан. Режим, не ограничившись уничтожением Матвея Амагаева, догнал и уничтожил его братьев, не имевших никакого отношения к панмонголизму, Монголии или Японии. Умерли в ссылке Николай и Михаил, расстреляны Иван и Митрофан, живым из ГУЛАГа вернулся лишь самый младший Александр.
Доброе имя М.И.Амагаева реабилитировано в 1956 г. после смерти Сталина.
Владимир Андреев
По материалам Г.М. Амагаева и Ш.Б. Чимитдоржиева
Матвей Иннокентьевич Амагаев родился в 1897 г. в бурятском улусе Наймагут (ныне Осинского района Усть-Ордынского Бурятского округа) в семье Унхэшки Амагаева, бывшего 1-2 года тайшой Идинской Степной думы бурят. В 3-х летнем возрасте он остался без матери, в 7 лет потерял отца, и потому рос в семье старшего брата — Ильи, заменившего отца. Илья, Михаил, Николай были от первой жены Унхэшки, а Матвей, Митрофан, Саша и Иван — от второй жены — Таряши Куликовой из Кахи. Матвей учился в Бильчирском инородческом училище, которым заведовал будущий великий этнограф и фольклорист, прославивший бурятский народ в научном мире Евразии М.Н. Хангалов. Здесь он выучил русский язык.
В 1913 году поступил в Иркутскую церковно-учительскую семинарию. Из-за нехватки денег ему приходилось работать в семинарии, мыть полы и окна, даже петь ночами псалмы над покойниками монастыря. Как считал Матвей, семинария в его общем развитии мало что не дала. Схоластическая церковная программа, «сухое» чиновничье преподавание, дикая казарменная дисциплина не развивали у учащихся, конечно, ни самодеятельности мышления, ни творчества. Матвей стал свидетелем закулисной стороны жизни святых отцов (пьянство), что еще больше укрепило его неверие и скептицизм в православии. Сдав экзамен по письменности, т.е. русскому языку, он был принят на казенный счет в семинарский интернат, где проучился 4 года. Тем не менее Матвей, ищущий юноша, успевает участвовать в деятельности городской социал-демократической организации, в 1917 г. в год окончания семинарии становится уже членом местной организации РСДРП.
С сентября 1917 г. по февраль 1918 г. Амагаев работал учителем в Эхирит-Булагатском аймаке — центральном районе иркутских бурят. Здесь он также занимается пропагандой революционных идей, в то время самых востребованных у всех обездоленных слоев населения империи, после краха последней участвует в создании Советов в Иркутской губернии, в улусах иркутских бурят. В феврале 1918 г. Матвей Амагаев избран председателем Эхирит-Булагатского аймачного суда. На губернском же съезде Советов он избирается кандидатом в члены Иркутского губисполкома.
В период колчаковской реакции М.И. Амагаев тайно ведет политическую пропаганду в русском городке Нижнеудинск, а также на малой родине — в бурятских улусах Наймагут и Бильчир. Из-за преследований колчаковской разведки Матвей бежит во Владивосток.
Там он терпит большие лишения, голодует, 3 месяца не может устроиться на работу. С большим трудом соратники-большевики смогли устроить его бухгалтером в типографии. Позже он был переброшен ими в Ольгинский уезд, где формально работал счетоводом школьного отдела, а на самом деле под видом выписки жалования учителям снабжал деньгами партизан С. Лазо, будущего знаменитого командарма, освободившего Забайкалье и Приморье от белых бандитов. Подобное умыкание народных денег было тогда важнейшим каналом финансовой поддержки «революционно-большевистского движения» в стране. О моральных сентенциях при добыче денег у большевиков речи не возникало. Затем Амагаев занимался агитработой среди рабочих Первореченских железнодорожных мастерских, рабочей молодежи на Эгершельде. А также учился в Учительском институте. Следует сказать, что биографы Амагаева всегда отмечают кипучую энергию Матвея, позволявшую ему справляться с огромными нагрузками: и работать, зарабатывая на жизнь, и подпольно проводить рискованные политические операции и еще учиться — везде и постоянно.
В начале 1920 г. Дальневосточное бюро ЦК РКП(б) направило М. Амагаева в Иркутск. Здесь он становится председателем Ангарского аймачного исполкома, включавшего огромную территорию предбайкальских бурят, а также избирается заместителем председателя ЦК бурят-монголов Восточной Сибири (предбайкальских бурят).
В ноябре 1920 г. М.И. Амагаев вновь отправлен в Дальневосточную республику (ДВР), где был избран председателем областного управления Бурят-Монгольской автономной области (т.е. забайкальских бурят), затем становится председателем ревкома этой области в составе ДВР. В январе 1922 г. он был назначен еще и министром по делам национальностей Дальновосточной республики. По инициативе Амагаева в Чите стала издаваться общебурятская газета на старомонгольской графике «Шэнэ байдал — Новая жизнь», ныне «Буряад Yнэн».
В мае 1923 г. была образована Бурят-Монгольская АССР путем слияния двух бурятских автономных областей. При этом Дальбюро, Дальревком, да и Сиббюро ЦК вновь выступили против образования «государства в государстве», как и ранее против создания бурятских автообластей. М. Амагаев совместно с М. Ербановым и К. Ильиным направили в Дальбюро ЦК РКП (б) докладную записку от 1 марта 1923 г. с аргументами об образовании автономной республики бурят-монголов. Воссозданный Бурят-Монгольский Обком РКП(б) обратился в секретариат ЦК РКП(б) к Сталину, с предложением вызвать в Москву Амагаева для возбуждения в центре вопроса об объединении автообластей в республику. Наконец, 30 мая ВЦИК СССР принял решение об образовании БМАССР. Председателем Бурревкома до 1-го съезда Советов БМАССР был утвержден М.Н. Ербанов, заместителем М.И. Амагаев. На первом съезде Советов БМАССР 4-5 декабря 1923 г. Амагаев избирается председателем ЦИК Бурят-Монгольской Республики. Ему, отметим, было всего 26 лет. Кроме основной работы в ЦИК БМАССР на Амагаева возложены еще три важные государственные функции — руководство Госпланом республики, руководство министерством финансов, а также организация издательского дела. Так, в 1924 г. начал выходить журнал «Жизнь Бурятии», соредактором которого он был назначен. Он также руководил развитием науки Бурятии, её головной структуры — Бурят-Монгольским научным обществом им. Д. Банзарова, будущего БНЦ.
Будучи на больших должностях в органах власти БМАССР, М.И. Амагаев, как все бурятские деятели той эпохи, часто ездил в Монголию. Он не был в стане ярких панмонголистов (как Ринчино, Жамцарано, Барадин, Сампилон и др.), но, учитывая, что панмонголизм был объединяюще-воодушевляющей все монгольские народы идеей, к тому же ясно поддерживаемой Советской Россией и Коминтерном на первом этапе, вплоть до 1929-1930-го года, можно предположить самое искреннее участие Амагаева в становлении новой Монголии. Да и молодые монгольские руководители МНР сами обращались к нему за советами, спрашивали его по разным проблемам новой жизни. Монголы вышли на власти СССР с просьбой направить Амагаева на ответственную работу в МНР для оказания помощи. СССР, идя навстречу, в начале 1925 г. направил М.И. Амагаева в эту страну, где он проработал с 1925 по 1929 годы советником министерства финансов, членом Малого Хурала, председателем Экономсовета (межотраслевого органа координации в сфере экономики). Он был также и уполномоченным ИККИ при МНРП. Он постоянно выступал с докладами на монгольском языке на всех высших форумах Монголии. Следует отметить, что многочисленные бурятские деятели, оказавшие огромную помощь в становлении независимой Монголии, вплоть до прихода к власти Х. Чойбалсана, воспринимались в Халхе с большой теплотой и без всякого отчуждения, как представители единой монгольской нации, искусственно разделенной на несколько частей.
1924-1928 гг. — это лучшие годы расцвета монгольской национальной демократии. Власти МНР в этот период осуществляли толерантную, а не репрессивную политику в отношении лам, представлявших огромный и авторитетный слой общества, и бывших феодалов, т.е. ханов разных величин, также исторически обладавших авторитетом в народе. Осторожные методы во внутренней политике, поощрение арата-частника, в целом частнособственнических тенденций во всех слоях и сферах, вкупе с официальной поддержкой «панмонгольских» идейных настроений монгольских племен и родов Халхи, освободившейся от почти двухсотлетнего китайского господства, возбудили этническую эйфорию, т.е. всплеск пассионарного подъема, соответственно, обеспечили невиданный прорыв буквально во всех сферах общественной жизни кочевников. Безусловно, главным базисом такого вдохновенного разворота «новой Монголии» явились ленинские идеи НЭПа, идеи осторожного, чуткого осуществления реформ, недопустимости резкого слома привычных форм хозяйствования и управления. Заслуга Амагаева, занимавшего ответственейшие посты в Монголии, была в том, что он «пути экономического развития Монголии», как и все реформы экономики и управления МНР, видел на принципах ленинской НЭП, на всемерном учете монгольских особенностей, на принципе плавного и постепенного перевода монгольского аратского скотоводства на новые рельсы хозяйствования и управления. Которые, заметим, не были никакими социалистическими, как, впрочем, и НЭП в СССР. Амагаев видел, что в МНР еще нет никаких условий для «социалистических преобразований», что необходим длительный переходный период.
Но с конца 1927 г. в МНРП взяла верх т.н. левая «худонская» оппозиция, потребовавшая ускорения социалистического развития в стране. Это происходило опять же под авторитетом СССР, где уже в 1927 г. Сталин, установив диктатуру, повел курс на решительное ускорение всех «социалистических реформ». Эту новую линию «вождя всех народов» осуществлял в ряде стран, ориентирующихся на СССР, Исполком Коминтерна (ИККИ). Как уполномоченный ИККИ, Амагаев оказался в трудном положении, поэтому он вынужден был на время уехать из Монголии в Москву, в аппарат ИККИ. С его уходом, новое «левое» руководство МНР стало «революционно» форсировать темпы реформ. М.И. Амагаев участвовал в составе делегации ИККИ в работе съезда МНРП (октябрь-декабрь 1928 г.), он видел, как победила «левая» оппозиция. Не доверяя ей, он прямо заявлял, что «левое руководство слабо для проведения практической работы». По примеру СССР в МНР начались бурные «социалистические реформы» — конфискация скота и имуществ бывших феодалов, объявленных классовыми врагами, т.н. кооперирование на основе силового обобществления скота аратских хозяйств и т.д., что имело удручающие последствия для страны.
В октябре 1929 г. Амагаев вернулся в Москву, как оказалось, насовсем. Назначенный после него новый уполномоченный ИККИ в Монголии Кучумов своей «революционной решительностью» мгновенно затмил Амагаева и, соответственно, создал огромные проблемы.
Осенью 1930 г. ИККИ направил М.И. Амагаева на учебу в Институт Красной профессуры (ИКП), на отделение истории. Параллельно он заведует кафедрой страноведения в Московском институте востоковедения, читает курс истории национально-освободительного движения Монголии. Во время учебы он ездил в Тыву на IХ-й съезд Тувинской народно-революционной партии, на котором выступил с политическим докладом. Находясь в МНР, он несколько раз ездил по заданиям ИККИ, также и правительства Монголии, в Китай, где вел переговоры с членами руководства Компартии Китая.
В ноябре 1932 г. он вдруг отзывается с 3-г курса ИКП постановлением ЦК ВКП (б) и по направлению ВЦИК едет в Ленинград, где становится директором института живых восточных языков им. Енукидзе (ЛИЖВЯ, позднее Ленинградский Восточный институт), готовившего кадры востоковедов историко-филологического направления, экономистов, переводчиков-полит референтов для Коминтерна, Профинтерна, КИМа и МИД. Под началом Амагаева трудились такие светила науки, как академики Е.В. Тарле, В.М. Алексеев, Ю.И. Крачковский, член-корреспонденты А.И. Конрад, Н.Н. Поппе, земляки — доцент М. Манжигеев, доцент Э. Батухан, и.о. доцента Э.-Д. Ринчино, будущий профессор Г. Санжеев и др. Амагаев заведовал кафедрой текущей политики, читал лекции по истории национально-освободительного движения Монголии. Им были написаны научные труды по истории и экономике Монголии и Танну-Тувы, по национально-освободительному движению в странах Востока. 9 декабря 1935 г. Ученый комитет Президиума ЦИК СССР присвоил М.И.Амагаеву ученое звание профессора.
Амагаев, крупный общественно-политический деятель, оказавшись в науке, также строит обширные научные планы. Он хотел завершить такие работы как «Материалы по экономике МНР», «Экономический очерк современной Тувы», «Очерки революционного движения в Монголии» и др. Но этим его задумкам не суждено было сбыться. 27 сентября он был исключён из партии, а через 3 дня арестован. В феврале 1940 г. особым совещанием при НКВД СССР он был осужден к 8 годам за «шпионаж в пользу Японии». Сохранилось его письмо из тюрьмы сыну Зоригто: «... Твой папа никогда, ни в один момент своей жизни никакого преступления против советской власти и социалистической родины не делал... Я стал жертвой гнусной, презренной клеветы и провокации настоящих врагов народа». Два года и два месяца Амагаев просидел в одиночной камере. Затем начались скитания по лагерям ГУЛАГа. Умер в результате обострения туберкулёза в 1944 г., похоронен в местности Межлаг Коми АССР. Так сталинский режим уничтожил своего верного «солдата партии», большевика, верой и правдой служившего провозглашенным некогда светлым идеалам партии. Партия, монополизировав право на истину, закономерно превратилась в кровожадный режим, пожирающий своих же граждан. Режим, не ограничившись уничтожением Матвея Амагаева, догнал и уничтожил его братьев, не имевших никакого отношения к панмонголизму, Монголии или Японии. Умерли в ссылке Николай и Михаил, расстреляны Иван и Митрофан, живым из ГУЛАГа вернулся лишь самый младший Александр.
Доброе имя М.И.Амагаева реабилитировано в 1956 г. после смерти Сталина.
Владимир Андреев
По материалам Г.М. Амагаева и Ш.Б. Чимитдоржиева