Литература

Поэзия, одушевляющая время

11 августа 2021

805

К 85-летию Тункинского литобъединения им.Мунко-Саридака

Поэзия, одушевляющая время
Исследование произведений современных бурятских поэтов показывает, что в их творчестве сильно понимание мифа как «концентрата исторического опыта» (Т. Манн), поэтому в использовании мифологических сюжетов они видели возможность соотнесения современности с предыдущей далекой историей, постановки проблемы ответственности человека за его участие или равнодушие к происходящему. 


Литературная гостиная в с.Жемчуг к юбилею поэта


Бурятские авторы Ц. Дондогой, Б. Сыренов, Ш. Байминов, А. Ангархаев, Г. Раднаева и другие, обращаясь к сюжетам мифов, восстанавливают не только основной закон мышления символами (целостными образами), но и реконструируют все особенности мифомышления, начиная со специфики времени и пространства и заканчивая неразделенностью субъекта и объекта, что, конечно, с одной стороны позволяет сохранить или придать изображению его национальную природу, с другой — с большой достоверностью и надежностью (многовековой опыт мифов и символов) говорить об актуальных проблемах их времени. 

В их произведениях отражается как своеобразие мифологического времени и пространства, так и достаточно «стихийный хронотоп» времени. Этот интерес бурятских авторов второй половины ХХ в. к мифоподобному «хронотопу», видимо, обусловлен революционными открытиями современной науки, исследованием космического пространства, появлением виртуальной реальности. 

В великолепной миниатюре без заглавия поэт Борис Сыренов использует образ-символ «золотой меч» («алтан hэлмэ»): «Түмэн хүлэгүүд. Сэрэгүүд / Түүдэгэй дэргэдэ дуулданал даа. / Амарсанаа, Түмэрсанаа / Алтан hэлмээ гаргаад, / Аюул ерээ гэжэ / Арад зоноо уринал даа». «Десятки тысяч коней. Войска / Слышны возле костров. / Амарсанаа, Тyмэрсанаа, / Достав золотой свой меч, / „Беда пришла!“ — говорят, / Народ свой призывают».

Огонь костров как бы сгущается в мече, превращая его в золотое оружие, способное трансформировать время. Меч героя Амарсанаа, реального исторического лица — монгольского полководца XVIII в., у Бориса Сыренова превращается в золотой меч — медиатор, занесенный над временем и пронзающий миры: спустя столетия поэт слышит звон оружия, голоса, видит войска и лошадей в степи. Это уже образ-символ, который так же, как и в поэме Цырендулмы Дондогой «Меч Бабжы батора», становится, образно говоря, духовным стержнем, вокруг которого намагничиваются смысловые полюса прошлого и будущего. В обоих произведениях этот образ-символ является сюжетообразующим приемом.


Юбилей поэта в Кырене


Меч — важнейший богатырский атрибут, и этот образ-символ отсылает текст в средневековую мифокультурологическую ситуацию. Этот меч структурирует свое космическое пространство и время, так рождается новый космос. Образ меча связывается с понятием божественного творения, тем самым становится божественным атрибутом, предвестником благодати, счастья. Меч становится осью, центром этой Вселенной и, пронзая пространства и времена, упорядочивает их.

Символом меч героя Амарсанаа становится тогда, когда несет в себе взаимодополняющие значения смерти и освобождения: этим мечом он убивает врагов, а как магическое орудие, как божественный атрибут он освобождает мир от черных сил. Также он выполняет функции охраны, оберега, стража гармонии и порядка на земле. 

Борису Сыренову свойственно широкое использование художественно—изобразительных средств, присущих бурятским улигерам: эпитетов, повторов в разных видах, метафор и гипербол, которые приближают его лирические стихи к поэмному жанровому началу. Поэму второй половины прошлого века нельзя уложить в классическую схему, она продолжает непрерывно развиваться. Здесь важен характер взаимодействия лирического и эпического начал, а в классификации жанровых разновидностей поэмы определяющим становится выявление этого взаимодействия — ее главной родовой доминанты. 

Примером сказанного является стихотворение Б. Сыренова из сборника «Эрмэлзэл» («Стремление») (1977), о котором по наличию эпической мысли и характеру символизации можно говорить как о маленькой поэме: «Мүнхэ ногоон сэсэрлиг соо / Мүнгэн фонтанууд дэбэржэ, / Мянга янзын шубууд сооhоо / Эгээ hайхан / Эгээ дууша жэгүүр болоод, / Yбсүүн дээрээ нараар наадан, / Дуулахаб, дуулахаб, дуулахаб даа». «В вечнозеленом саду / Забили серебряные фонтаны, / Из тысячи разных птиц / Став самой красивой, / Самой певучей птицей, / Играя солнцем на груди, / Буду петь, петь, петь».


Из этого ключа тоже пил поэт


Этот отрывок навевает ассоциации с Эдемом. По христианской мифологии, сад Эдем символизирует начало пути человечества, поэт видит себя райской птицей. Дальше начинается основное сюжетное событие — лирический герой оказывается в высоком дворце, подобном дворцу Гэсэра, и постигает тайны наук. 

Рай, или небеса, мифологией представляются как концентрические сферы вокруг земного шара и символизируют разделение бренного земного мира и нетленного небесного. Становится понятным, почему герой помещает себя в пространство между небом и землей — это богатырь, воспетый национальным эпосом. Далее он оказывается на земле, среди людей, пасет овец и коз, играет на хуре и шепчет ветру слова—заклинания, полные печали. То есть перед нами поэт Борис Сыренов, новый Гэсэр, ставший простым человеком, и в то же время это улигершин. В следующем фрагменте поэт снова использует образ-символ меча: «Yргэн талын дунда /Yй түмэн сэрэгэй / hарын сагаан толон дор / hэлмын абяа дуулахадаа / Уйлахаб, уйлахаб, уйлахаб даа». «Посреди широкой степи, / Под белым сиянием луны/ Бесчисленного войска / Услышав звон меча, / Заплачу, заплачу, заплачу».

Потеряв рай, испытав от «многие знания многие печали», в этом земном мире, где человек должен в поте лица добывать хлеб свой насущный и отвоевывать себе место под солнцем, герой печалится и плачет, услышав шум боя. Повторы, использованные для выражения длительности событий, создают иллюзию вечности, время как бы одушевляется, поэт умом и душой приближает нас к постижению сущности времени. От изначального времени, от духовного божественного начала он ведет в область бытия сущего: «Түүхэ домогууд сооhоо / Түрын дуунуудые шагнажа, / Буурал сагаан үбгэн болоод, / Буряад гэжэ арад соогоо / Юрөөл, юрөөл юрөөхэб даа». «Из историй и легенд / О правлениях песни услышав, /Став седым стариком, / Бурятскому народу своему / Благо, благо я желаю». 

Герой-рассказчик ощущает себя то в образе батора, то в образе сказителя-улигершина, и этот образ становится символом народного певца, главной целью которого является желание своими сказаниями улучшать жизнь народа. 


Отдых в Жемчуге


В мифах и легендах многих народов встречается образ поэта — певца, завораживающего своей игрой и пением все живое и неживое. Таков греческий Орфей, карело—финский Вяйнямейнен, поющий заклинания; герой шотландских легенд Томас Лермонт, мудрый прорицатель и вдохновенный поэт, чей талант шотландцы ценили наравне с воинской доблестью; герой новгородских былин Садко; монгольский Хүхөө Намжил, легендарный создатель музыкального инструмента моринхура. 

В поэме Ш. Байминова «Уулын үндэр үбгэд» («Мудрецы седых вершин) легендарный певец Жэмнид, не найдя достойного соперника в песенных состязаниях, решил уйти в глухую осеннюю тайгу с определенной целью: «Наранай элшэдэ наадахам, / hарын толондо hаатахам». «В лучах солнца повеселюсь, / При свете луны успокоюсь». Как одержимый, Жэмнид пел семь дней и семь ночей подряд, пытась развеять свою непонятную печаль: «Өөрөө өөртэеэ дуулалдан, / Yсэд шангаар тэмсэжэ, / Бэеэрээ бэетэеэ дуулалдан, /Бэрхэ дундаа, / Мэлхэйн магтаалhаа эхилээд, / Дэлхэйн соло хүрэтэр / Мянган дуунай аялгые / Ханхинуулажа гараба». «Сам себе напевая, / Упорно сражаясь, / Сам с собой соревнуясь, / В мастерстве равняясь, / Начав с хвалы черепахи, / До восславления земли / Тысячи песен мелодию / Проникновенно он спел».

Весь текст поэмы построен на ассоциативном ряде символов, образов—мифологем, реминисценций. В той части поэмы, где рассказывается о певце Жэмниде, поэт передает ощущение извечной печали человека. Чувство печали певца связано с состоянием мира и имеет имплицитно символический смысл. У Шагдара Байминова в этой поэме нет довлеющей религиозности, хотя приведенный отрывок перекликается с основным догматом буддизма — все преходяще и потому вызывает печаль. Осень в восточной лирике ассоциируется с увяданием человеческой жизни. Осенний пейзаж в горном лесу, непонятное, тревожащее певца чувство печали приводят его к глубоким размышлениям о смысле и бренности бытия, открывая ему тайны этого мира. И эта тихая тайна бытия успокаивает встревоженную душу певца и рождает новые песни.

Трудно утверждать о прямом влиянии фольклорной традиции на литературную, равно как о ее прямой преемственности, связь эта скорее опосредованная. Исследуемые нами поэтические произведения бурятской литературы свидетельствуют, что эта связь с течением времени усложняется, а формы литературного воплощения испытывают все большую степень трансформации. Сам феномен бурятского художественного сознания склонен эволюционировать по нелинейной модели.

Литература

1219

«Я очага народного красная искра...»

По итогам конкурса «Уран зохёолой юртэмсэ» присужден грант на издание в 2023 г. поэмы Галины Раднаевой «Гуламтын гал» («Огонь в очаге») и цикла «Аян замай дэбтэрhээ» («Из путевых заметок»)