Литература
Поэзия, одушевляющая время
11 августа 2021
805
К 85-летию Тункинского литобъединения им.Мунко-Саридака
Исследование произведений современных бурятских поэтов показывает, что в их творчестве сильно понимание мифа как «концентрата исторического опыта» (Т. Манн), поэтому в использовании мифологических сюжетов они видели возможность соотнесения современности с предыдущей далекой историей, постановки проблемы ответственности человека за его участие или равнодушие к происходящему.
Литературная гостиная в с.Жемчуг к юбилею поэта
Бурятские авторы Ц. Дондогой, Б. Сыренов, Ш. Байминов, А. Ангархаев, Г. Раднаева и другие, обращаясь к сюжетам мифов, восстанавливают не только основной закон мышления символами (целостными образами), но и реконструируют все особенности мифомышления, начиная со специфики времени и пространства и заканчивая неразделенностью субъекта и объекта, что, конечно, с одной стороны позволяет сохранить или придать изображению его национальную природу, с другой — с большой достоверностью и надежностью (многовековой опыт мифов и символов) говорить об актуальных проблемах их времени.
В их произведениях отражается как своеобразие мифологического времени и пространства, так и достаточно «стихийный хронотоп» времени. Этот интерес бурятских авторов второй половины ХХ в. к мифоподобному «хронотопу», видимо, обусловлен революционными открытиями современной науки, исследованием космического пространства, появлением виртуальной реальности.
В великолепной миниатюре без заглавия поэт Борис Сыренов использует образ-символ «золотой меч» («алтан hэлмэ»): «Түмэн хүлэгүүд. Сэрэгүүд / Түүдэгэй дэргэдэ дуулданал даа. / Амарсанаа, Түмэрсанаа / Алтан hэлмээ гаргаад, / Аюул ерээ гэжэ / Арад зоноо уринал даа». «Десятки тысяч коней. Войска / Слышны возле костров. / Амарсанаа, Тyмэрсанаа, / Достав золотой свой меч, / „Беда пришла!“ — говорят, / Народ свой призывают».
Огонь костров как бы сгущается в мече, превращая его в золотое оружие, способное трансформировать время. Меч героя Амарсанаа, реального исторического лица — монгольского полководца XVIII в., у Бориса Сыренова превращается в золотой меч — медиатор, занесенный над временем и пронзающий миры: спустя столетия поэт слышит звон оружия, голоса, видит войска и лошадей в степи. Это уже образ-символ, который так же, как и в поэме Цырендулмы Дондогой «Меч Бабжы батора», становится, образно говоря, духовным стержнем, вокруг которого намагничиваются смысловые полюса прошлого и будущего. В обоих произведениях этот образ-символ является сюжетообразующим приемом.
Юбилей поэта в Кырене
Меч — важнейший богатырский атрибут, и этот образ-символ отсылает текст в средневековую мифокультурологическую ситуацию. Этот меч структурирует свое космическое пространство и время, так рождается новый космос. Образ меча связывается с понятием божественного творения, тем самым становится божественным атрибутом, предвестником благодати, счастья. Меч становится осью, центром этой Вселенной и, пронзая пространства и времена, упорядочивает их.
Символом меч героя Амарсанаа становится тогда, когда несет в себе взаимодополняющие значения смерти и освобождения: этим мечом он убивает врагов, а как магическое орудие, как божественный атрибут он освобождает мир от черных сил. Также он выполняет функции охраны, оберега, стража гармонии и порядка на земле.
Борису Сыренову свойственно широкое использование художественно—изобразительных средств, присущих бурятским улигерам: эпитетов, повторов в разных видах, метафор и гипербол, которые приближают его лирические стихи к поэмному жанровому началу. Поэму второй половины прошлого века нельзя уложить в классическую схему, она продолжает непрерывно развиваться. Здесь важен характер взаимодействия лирического и эпического начал, а в классификации жанровых разновидностей поэмы определяющим становится выявление этого взаимодействия — ее главной родовой доминанты.
Примером сказанного является стихотворение Б. Сыренова из сборника «Эрмэлзэл» («Стремление») (1977), о котором по наличию эпической мысли и характеру символизации можно говорить как о маленькой поэме: «Мүнхэ ногоон сэсэрлиг соо / Мүнгэн фонтанууд дэбэржэ, / Мянга янзын шубууд сооhоо / Эгээ hайхан / Эгээ дууша жэгүүр болоод, / Yбсүүн дээрээ нараар наадан, / Дуулахаб, дуулахаб, дуулахаб даа». «В вечнозеленом саду / Забили серебряные фонтаны, / Из тысячи разных птиц / Став самой красивой, / Самой певучей птицей, / Играя солнцем на груди, / Буду петь, петь, петь».
Из этого ключа тоже пил поэт
Этот отрывок навевает ассоциации с Эдемом. По христианской мифологии, сад Эдем символизирует начало пути человечества, поэт видит себя райской птицей. Дальше начинается основное сюжетное событие — лирический герой оказывается в высоком дворце, подобном дворцу Гэсэра, и постигает тайны наук.
Рай, или небеса, мифологией представляются как концентрические сферы вокруг земного шара и символизируют разделение бренного земного мира и нетленного небесного. Становится понятным, почему герой помещает себя в пространство между небом и землей — это богатырь, воспетый национальным эпосом. Далее он оказывается на земле, среди людей, пасет овец и коз, играет на хуре и шепчет ветру слова—заклинания, полные печали. То есть перед нами поэт Борис Сыренов, новый Гэсэр, ставший простым человеком, и в то же время это улигершин. В следующем фрагменте поэт снова использует образ-символ меча: «Yргэн талын дунда /Yй түмэн сэрэгэй / hарын сагаан толон дор / hэлмын абяа дуулахадаа / Уйлахаб, уйлахаб, уйлахаб даа». «Посреди широкой степи, / Под белым сиянием луны/ Бесчисленного войска / Услышав звон меча, / Заплачу, заплачу, заплачу».
Потеряв рай, испытав от «многие знания многие печали», в этом земном мире, где человек должен в поте лица добывать хлеб свой насущный и отвоевывать себе место под солнцем, герой печалится и плачет, услышав шум боя. Повторы, использованные для выражения длительности событий, создают иллюзию вечности, время как бы одушевляется, поэт умом и душой приближает нас к постижению сущности времени. От изначального времени, от духовного божественного начала он ведет в область бытия сущего: «Түүхэ домогууд сооhоо / Түрын дуунуудые шагнажа, / Буурал сагаан үбгэн болоод, / Буряад гэжэ арад соогоо / Юрөөл, юрөөл юрөөхэб даа». «Из историй и легенд / О правлениях песни услышав, /Став седым стариком, / Бурятскому народу своему / Благо, благо я желаю».
Герой-рассказчик ощущает себя то в образе батора, то в образе сказителя-улигершина, и этот образ становится символом народного певца, главной целью которого является желание своими сказаниями улучшать жизнь народа.
Отдых в Жемчуге
В мифах и легендах многих народов встречается образ поэта — певца, завораживающего своей игрой и пением все живое и неживое. Таков греческий Орфей, карело—финский Вяйнямейнен, поющий заклинания; герой шотландских легенд Томас Лермонт, мудрый прорицатель и вдохновенный поэт, чей талант шотландцы ценили наравне с воинской доблестью; герой новгородских былин Садко; монгольский Хүхөө Намжил, легендарный создатель музыкального инструмента моринхура.
В поэме Ш. Байминова «Уулын үндэр үбгэд» («Мудрецы седых вершин) легендарный певец Жэмнид, не найдя достойного соперника в песенных состязаниях, решил уйти в глухую осеннюю тайгу с определенной целью: «Наранай элшэдэ наадахам, / hарын толондо hаатахам». «В лучах солнца повеселюсь, / При свете луны успокоюсь». Как одержимый, Жэмнид пел семь дней и семь ночей подряд, пытась развеять свою непонятную печаль: «Өөрөө өөртэеэ дуулалдан, / Yсэд шангаар тэмсэжэ, / Бэеэрээ бэетэеэ дуулалдан, /Бэрхэ дундаа, / Мэлхэйн магтаалhаа эхилээд, / Дэлхэйн соло хүрэтэр / Мянган дуунай аялгые / Ханхинуулажа гараба». «Сам себе напевая, / Упорно сражаясь, / Сам с собой соревнуясь, / В мастерстве равняясь, / Начав с хвалы черепахи, / До восславления земли / Тысячи песен мелодию / Проникновенно он спел».
Весь текст поэмы построен на ассоциативном ряде символов, образов—мифологем, реминисценций. В той части поэмы, где рассказывается о певце Жэмниде, поэт передает ощущение извечной печали человека. Чувство печали певца связано с состоянием мира и имеет имплицитно символический смысл. У Шагдара Байминова в этой поэме нет довлеющей религиозности, хотя приведенный отрывок перекликается с основным догматом буддизма — все преходяще и потому вызывает печаль. Осень в восточной лирике ассоциируется с увяданием человеческой жизни. Осенний пейзаж в горном лесу, непонятное, тревожащее певца чувство печали приводят его к глубоким размышлениям о смысле и бренности бытия, открывая ему тайны этого мира. И эта тихая тайна бытия успокаивает встревоженную душу певца и рождает новые песни.
Трудно утверждать о прямом влиянии фольклорной традиции на литературную, равно как о ее прямой преемственности, связь эта скорее опосредованная. Исследуемые нами поэтические произведения бурятской литературы свидетельствуют, что эта связь с течением времени усложняется, а формы литературного воплощения испытывают все большую степень трансформации. Сам феномен бурятского художественного сознания склонен эволюционировать по нелинейной модели.
Литературная гостиная в с.Жемчуг к юбилею поэта
Бурятские авторы Ц. Дондогой, Б. Сыренов, Ш. Байминов, А. Ангархаев, Г. Раднаева и другие, обращаясь к сюжетам мифов, восстанавливают не только основной закон мышления символами (целостными образами), но и реконструируют все особенности мифомышления, начиная со специфики времени и пространства и заканчивая неразделенностью субъекта и объекта, что, конечно, с одной стороны позволяет сохранить или придать изображению его национальную природу, с другой — с большой достоверностью и надежностью (многовековой опыт мифов и символов) говорить об актуальных проблемах их времени.
В их произведениях отражается как своеобразие мифологического времени и пространства, так и достаточно «стихийный хронотоп» времени. Этот интерес бурятских авторов второй половины ХХ в. к мифоподобному «хронотопу», видимо, обусловлен революционными открытиями современной науки, исследованием космического пространства, появлением виртуальной реальности.
В великолепной миниатюре без заглавия поэт Борис Сыренов использует образ-символ «золотой меч» («алтан hэлмэ»): «Түмэн хүлэгүүд. Сэрэгүүд / Түүдэгэй дэргэдэ дуулданал даа. / Амарсанаа, Түмэрсанаа / Алтан hэлмээ гаргаад, / Аюул ерээ гэжэ / Арад зоноо уринал даа». «Десятки тысяч коней. Войска / Слышны возле костров. / Амарсанаа, Тyмэрсанаа, / Достав золотой свой меч, / „Беда пришла!“ — говорят, / Народ свой призывают».
Огонь костров как бы сгущается в мече, превращая его в золотое оружие, способное трансформировать время. Меч героя Амарсанаа, реального исторического лица — монгольского полководца XVIII в., у Бориса Сыренова превращается в золотой меч — медиатор, занесенный над временем и пронзающий миры: спустя столетия поэт слышит звон оружия, голоса, видит войска и лошадей в степи. Это уже образ-символ, который так же, как и в поэме Цырендулмы Дондогой «Меч Бабжы батора», становится, образно говоря, духовным стержнем, вокруг которого намагничиваются смысловые полюса прошлого и будущего. В обоих произведениях этот образ-символ является сюжетообразующим приемом.
Юбилей поэта в Кырене
Меч — важнейший богатырский атрибут, и этот образ-символ отсылает текст в средневековую мифокультурологическую ситуацию. Этот меч структурирует свое космическое пространство и время, так рождается новый космос. Образ меча связывается с понятием божественного творения, тем самым становится божественным атрибутом, предвестником благодати, счастья. Меч становится осью, центром этой Вселенной и, пронзая пространства и времена, упорядочивает их.
Символом меч героя Амарсанаа становится тогда, когда несет в себе взаимодополняющие значения смерти и освобождения: этим мечом он убивает врагов, а как магическое орудие, как божественный атрибут он освобождает мир от черных сил. Также он выполняет функции охраны, оберега, стража гармонии и порядка на земле.
Борису Сыренову свойственно широкое использование художественно—изобразительных средств, присущих бурятским улигерам: эпитетов, повторов в разных видах, метафор и гипербол, которые приближают его лирические стихи к поэмному жанровому началу. Поэму второй половины прошлого века нельзя уложить в классическую схему, она продолжает непрерывно развиваться. Здесь важен характер взаимодействия лирического и эпического начал, а в классификации жанровых разновидностей поэмы определяющим становится выявление этого взаимодействия — ее главной родовой доминанты.
Примером сказанного является стихотворение Б. Сыренова из сборника «Эрмэлзэл» («Стремление») (1977), о котором по наличию эпической мысли и характеру символизации можно говорить как о маленькой поэме: «Мүнхэ ногоон сэсэрлиг соо / Мүнгэн фонтанууд дэбэржэ, / Мянга янзын шубууд сооhоо / Эгээ hайхан / Эгээ дууша жэгүүр болоод, / Yбсүүн дээрээ нараар наадан, / Дуулахаб, дуулахаб, дуулахаб даа». «В вечнозеленом саду / Забили серебряные фонтаны, / Из тысячи разных птиц / Став самой красивой, / Самой певучей птицей, / Играя солнцем на груди, / Буду петь, петь, петь».
Из этого ключа тоже пил поэт
Этот отрывок навевает ассоциации с Эдемом. По христианской мифологии, сад Эдем символизирует начало пути человечества, поэт видит себя райской птицей. Дальше начинается основное сюжетное событие — лирический герой оказывается в высоком дворце, подобном дворцу Гэсэра, и постигает тайны наук.
Рай, или небеса, мифологией представляются как концентрические сферы вокруг земного шара и символизируют разделение бренного земного мира и нетленного небесного. Становится понятным, почему герой помещает себя в пространство между небом и землей — это богатырь, воспетый национальным эпосом. Далее он оказывается на земле, среди людей, пасет овец и коз, играет на хуре и шепчет ветру слова—заклинания, полные печали. То есть перед нами поэт Борис Сыренов, новый Гэсэр, ставший простым человеком, и в то же время это улигершин. В следующем фрагменте поэт снова использует образ-символ меча: «Yргэн талын дунда /Yй түмэн сэрэгэй / hарын сагаан толон дор / hэлмын абяа дуулахадаа / Уйлахаб, уйлахаб, уйлахаб даа». «Посреди широкой степи, / Под белым сиянием луны/ Бесчисленного войска / Услышав звон меча, / Заплачу, заплачу, заплачу».
Потеряв рай, испытав от «многие знания многие печали», в этом земном мире, где человек должен в поте лица добывать хлеб свой насущный и отвоевывать себе место под солнцем, герой печалится и плачет, услышав шум боя. Повторы, использованные для выражения длительности событий, создают иллюзию вечности, время как бы одушевляется, поэт умом и душой приближает нас к постижению сущности времени. От изначального времени, от духовного божественного начала он ведет в область бытия сущего: «Түүхэ домогууд сооhоо / Түрын дуунуудые шагнажа, / Буурал сагаан үбгэн болоод, / Буряад гэжэ арад соогоо / Юрөөл, юрөөл юрөөхэб даа». «Из историй и легенд / О правлениях песни услышав, /Став седым стариком, / Бурятскому народу своему / Благо, благо я желаю».
Герой-рассказчик ощущает себя то в образе батора, то в образе сказителя-улигершина, и этот образ становится символом народного певца, главной целью которого является желание своими сказаниями улучшать жизнь народа.
Отдых в Жемчуге
В мифах и легендах многих народов встречается образ поэта — певца, завораживающего своей игрой и пением все живое и неживое. Таков греческий Орфей, карело—финский Вяйнямейнен, поющий заклинания; герой шотландских легенд Томас Лермонт, мудрый прорицатель и вдохновенный поэт, чей талант шотландцы ценили наравне с воинской доблестью; герой новгородских былин Садко; монгольский Хүхөө Намжил, легендарный создатель музыкального инструмента моринхура.
В поэме Ш. Байминова «Уулын үндэр үбгэд» («Мудрецы седых вершин) легендарный певец Жэмнид, не найдя достойного соперника в песенных состязаниях, решил уйти в глухую осеннюю тайгу с определенной целью: «Наранай элшэдэ наадахам, / hарын толондо hаатахам». «В лучах солнца повеселюсь, / При свете луны успокоюсь». Как одержимый, Жэмнид пел семь дней и семь ночей подряд, пытась развеять свою непонятную печаль: «Өөрөө өөртэеэ дуулалдан, / Yсэд шангаар тэмсэжэ, / Бэеэрээ бэетэеэ дуулалдан, /Бэрхэ дундаа, / Мэлхэйн магтаалhаа эхилээд, / Дэлхэйн соло хүрэтэр / Мянган дуунай аялгые / Ханхинуулажа гараба». «Сам себе напевая, / Упорно сражаясь, / Сам с собой соревнуясь, / В мастерстве равняясь, / Начав с хвалы черепахи, / До восславления земли / Тысячи песен мелодию / Проникновенно он спел».
Весь текст поэмы построен на ассоциативном ряде символов, образов—мифологем, реминисценций. В той части поэмы, где рассказывается о певце Жэмниде, поэт передает ощущение извечной печали человека. Чувство печали певца связано с состоянием мира и имеет имплицитно символический смысл. У Шагдара Байминова в этой поэме нет довлеющей религиозности, хотя приведенный отрывок перекликается с основным догматом буддизма — все преходяще и потому вызывает печаль. Осень в восточной лирике ассоциируется с увяданием человеческой жизни. Осенний пейзаж в горном лесу, непонятное, тревожащее певца чувство печали приводят его к глубоким размышлениям о смысле и бренности бытия, открывая ему тайны этого мира. И эта тихая тайна бытия успокаивает встревоженную душу певца и рождает новые песни.
Трудно утверждать о прямом влиянии фольклорной традиции на литературную, равно как о ее прямой преемственности, связь эта скорее опосредованная. Исследуемые нами поэтические произведения бурятской литературы свидетельствуют, что эта связь с течением времени усложняется, а формы литературного воплощения испытывают все большую степень трансформации. Сам феномен бурятского художественного сознания склонен эволюционировать по нелинейной модели.