Булат Аюшеев: «Я очень трепетно отношусь к бурятской теме»

Жаргал Цыбикова Примите поздравления с победой в конкурсе!
Булат Аюшеев Спасибо!
Цыбикова Как назовете ваш сборник стихов?
Аюшеев У меня пока рабочее название: «Легкий и деревянный кот».
Цыбикова Легкий и деревянный код?
Аюшеев Кот, кошка. Но тут мне его многие уже раскритиковали. У меня просто строчка из стихотворения пришла первая в голову, я и поставил. Был период, когда свой самый первый сборник (мне вообще с названием не везет), хотел назвать «Атриум», а потом пошли в магазин под названием «Атриум», и я понял, что это было бы смешно. (Смеется). Потом хотел назвать «Третья ферма». У нас в совхозе «Октябрьский» было три фермы. Люди делились на «первофермовских», «втораяфермовских», а мне всегда нравилась третья ферма. Подумал, назвать что ли «Третья ферма»? У меня была парочка стихов, они имели отношение к третьей ферме. Вообще, с названиями трудно. Хотя, зачем кот, правильно? Кот—не бурятское, не монгольское животное. В Монголии ведь не любят кошек.
Цыбикова Ну, да.
Аюшеев Это такое непривычное животное для монгольского мира.
Там много подтекстов, на самом деле. Раньше, в мое время студенческое, делили людей на тех, кто читал «Братьев Карамазовых» и на тех, кто не читал «Братьев Карамазовых», а сейчас люди поделились на любителей кошек и собак.
Цыбикова Да, выходят даже публикации о том, что хозяева кошек, якобы, умнее и интеллигентнее, чем хозяева собак.
Аюшеев Ну, да, я кошек люблю, котов. Хотя собак тоже люблю, но меньше. И, действительно, вижу, что люди четко делятся на тех кто любит кошек, и тех, кто любит собак.
Цыбикова А так у вас кот есть да? Легкий и деревянный...
Аюшеев Кот-то есть—сиамский—очень злой. Сиамские такие неудачные коты, характерные. Скорее, больше к собакам ближе, неласковые. Хотя нет, собаки—ласковые. Легкий и деревянный—просто у меня стихотворение было в циклах «Хабаровск». Я какое-то время жил в Хабаровске. Работал сторожем в гаражном кооперативе, там были гаражи, у меня была будка, вагончик такой—засранный, засранный. Меня туда взяли по весне, вообще зима совсем была, пришел, мне говорят—вот рабочее место—прихожу, там такой срач, такой бомжатник. Что-то темное, куча тряпья вонючего, я думаю, господи, как я буду здесь жить. А до меня там, видимо, нанимали бомжей, потому что с ними удобней расплачиваться или не расплачиваться—просто выгонять. И до меня там какой-то парень совсем молодой работал, наверное, жить ему негде было, и, видимо, провинился, думаю, скорее всего запил, его выгнали. А он там еще с котом жил. Кот. Ну, бывают же такие животные, до того отощавшие—до стадии одеревенения, такие животные меня всегда удивляли...
Строчка в голове застряла, не долго думая, в рабочем порядке дал название. Показалась созвучность сборнику. А потом узнал, совсем недавно, что есть такая петербургская поэтесса Дина Гатина, я с ее творчеством не знаком, мне сказали, что у нее есть сборник «Костлявый безбашенный слон», и мне сразу расхотелось название котовское давать. (Смеется). Представил себе—костлявый да еще и безбашенный... нет, безбашенный и костлявый—в таком порядке. Нет, ну, такое животное: безбашенный, да еще костлявый, слон!




ДВУСТОРОННЕЕ ТЕЧЕНИЕ АМУРА И ТРИ СОЛНЦА

Цыбикова У вас, получается, были уже сборники?
Аюшеев В том-то и дело, что не были. Ну, мне уже сколько? За полтинник перевалило, а сборника-то и нет. И стыдно, как говорится, нечего людям предъявить. То в газете, то в журнале, то в коллективном сборнике что-нибудь опубликую, а сборника нет.
Вот, я заметил, что цикличность в природе творчества существует, особенно это к поэтам относится, есть периоды, которые чем-то объединены—событиями в жизни, скажем, и получилось, что у меня несостоявшихся книг—четыре штуки.
Были у меня периоды, когда я писал, писал довольно постоянно, и как-то не доходили руки, или это мой внутренний редактор включался, я эти книги забрасывал, то есть, не прилагал усилий, чтоб книжку собрать, найти деньги, издать, хотя это не самое главное, достаточно было собрать—они бы лежали. А со временем половина, даже больше половины, текстов отсеялись и получились такие огрызки от неосуществленных книг, расположенные в хронологическом порядке. И книга сама собой сложилась. То есть, вот период, когда я сидел в своем селе, писал—и это у меня, например, пусть будет «Третья ферма». Потом я в Хабаровске какое-то время жил... хабаровский цикл...
Цыбикова Как вас туда забросило?
Аюшеев У меня там жили родственники, а поскольку мне было все равно куда ехать, ну, я и поехал. Интересно было. Тесно общался с тамошними поэтами.
Цыбикова Долго вы там жили?
Аюшеев Ну, год, два, три. Там было интересно. Ездил в села, где живут коренные народы, нанайцы. Был в селе под названием Сикачи-Алян. Оно расположилось на берегу Амура, там сохранились огромные камни с петроглифами. И музей у них хороший. Читал нанайские легенды и сказки. По одной из них Амур в древности имел двустороннее течение: то есть, одна половина Амура текла в одну сторону, другая—в другую. Поэтому им было очень удобно переправляться.
Цыбикова Прямо, как шоссе.
Аюшеев Да, шоссе. Раз, захотел, поехал туда, потом переплыл на другую сторону, и поплыл обратно. Без всяких усилий. Вот, как они здорово смогли додуматься в своих мечтах. Та же нанайская легенда о трех солнцах. У нас, я вспомнил, тоже есть три солнца, фильм, не Бараса ли Халзанова, связан тоже с некоей легендой.
Цыбикова Когда-то существовало три солнца?
Аюшеев Если на небе появлялось три солнца, это означало что-то хорошее. Хороший знак, я так понимаю. А может быть и плохой, не помню, к чему бы это могло быть.
Цыбикова Скорее, что-то апокалипсическое.
Аюшеев Может быть. Не помню.

Нужно ставить себе невозможные цели. А какая у нас цель? Пытаться заговорить своим голосом—вот сверхзадача каждого.

КНИГА—ЭТО НЕ КОРОБКА КОНФЕТ, МОЖНО ОБОЙТИСЬ И БУКОВКАМИ

Цыбикова Название вашего сборника нужно будет еще додумывать?
Аюшеев Не знаю, посмотрю. Не люблю долго возиться, с названием заморачиваться, обложку менять по десять раз.
Цыбикова Какая обложка планируется? Вы ее сами сделали?
Аюшеев Ну, у меня уже была, не я, правда, рисовал, но меня не устроил кот, он мне показался жирным, заевшимся, (смеется), и даже таким самовлюбленным... хотя тут я даже засомневался, может не надо так думать: «Я не такой кот, я другой кот, я какой-то замученный жизнью...»—это тоже может быть не правильно, но, одним словом, он мне не понравился, и хотя не умею рисовать, пытался сам что-то изобразить. Мне нравится иногда порисовать на компьютере—эти все рисовалки, которые есть, мне они очень импонируют, хотя это не то, что рисовать карандашом, красками, но мне нравятся эффекты, которые можно накладывать, нарисуешь что-нибудь, пропустишь сквозь фильтры, и вдруг, получается очень хорошо. (Смеется). Там, где твоя рука неуверенно шла, вдруг ты видишь—все очень красиво выходит. Эти моменты меня заинтриговали, показалось, что у меня получается—что-то я нарисовал. Хотя, вижу теперь, тоже ерунда. Ну, не знаю, будет, наверное, книга.
Цыбикова Много стихотворений?
Аюшеев Книжка маленькая, получилось 64 страницы. Я вообще не любитель больших книг поэтических. А еще, если это тома, если это пятитомник, и все из стихов, это, по-моему, смерти подобно. Я не знаю такого человека, который мог бы читать пять томов гениальных стихов, так умереть можно. Это уже труд—прочитать стихи надо потрудиться, поэтому если там сто страниц, двести страниц, это испытание для любого читателя. (Смеется). Я минималист в этом смысле. Стихотворений совсем немного, и считаю, что это нормально. Я видел книжки еще тоньше. Если вспомнить—«Камень» Мандельштама. Тут не в объеме дело. Сейчас стараются издавать, еще и переиздавать, вот я не понимаю, когда стихи снова переиздают, дополняя их семейными фотографиями, да-да, у нас существует такой прикол,—все красиво подавать, хотя, на мой взгляд, можно просто обойтись одними буковками. Обложка, дизайн... хорошо, конечно, когда культурно книга издана, но тут следует смотреть—не переборщить. Не сделать книжку с картинками. Не хочу обидеть никого, я ведь много книг в руках держу, разные поэтические сборники, впечатление создается, бедные-бедные, а как дорого издано. Но это лишь коробка конфет, а внутри, вроде бы, ты. (Смеется). Серебро, золото, чего только нет, все красиво, но впечатление, что это всего лишь коробка конфет. Или берут фотографии любимых женщин на обложку, думаю, зачем это? Один раз в сборнике увидел, видимо, человек хороший, я понимаю, решил сделать друзьям приятное—во второй половине сборника были фотографии друзей, сослуживцев, и была фотография женщины, приятной, красивой даже, и внизу был написан номер ее телефона. (Смеется). Этого я до сих пор не пойму, а зачем телефон-то был написан? Вот такие курьезы. Сегодня редко можно найти книжки изданные безупречно. Ну, вот, недавно вышла книга, у нас, в Улан-Удэ, она мне понравилась, «Азийский аллюр», сборник стихов Баира Дугарова. Иллюстрации художницы Александры Дугаровой, что уж говорить, конечно, она сделала все прекрасно. Рисунки самые-самые—все на месте, все в меру, все со вкусом.


О ВЛИЯНИЯХ И СВЕРХЗАДАЧЕ

Цыбикова А вы, Булат, вообще в своем творчестве на каких мастеров ориентируетесь? Или, скажем, под влиянием каких авторов вы находились и находитесь? В каком направлении движетесь?
Аюшеев Ну, конечно, влияли. Не стану утверждать, что нет-нет, никто, ничто. Потому что влияние все равно существует. Иногда сам не видишь этих влияний, а иногда видишь очень хорошо. Даже могу конкретно показать, если по своим стихам смотреть—вот это здесь своровал, это взял оттуда, это навеяно тем-то, это не я придумал—утащил у кого-то. (Смеется). Думаю, каждый автор может так сказать, но при всем этом, конечно же, если нет у поэта желания разрабатывать свою территорию, то ему не стоит писать. Лев Николаевич как-то сказал Н.К. Рериху, есть такая история, я читал в свое время, связана с рериховской картиной «Гонец», о том, что «в жизни нужно править выше того места, куда вам нужно, иначе снесет, и в нравственной области надо всегда рулить выше...». То есть нужно ставить себе невозможные цели. А какая у нас цель? Пытаться заговорить своим голосом—вот сверхзадача каждого. Любой, наверное, втайне надеется, что он уникален. Поэтому, без такой надежды слабенькой, обессмысливается творчество.
Влияние—оно полезно. Есть влияние классических образцов, все мы выросли на книжках хороших, поэтических, клали под подушку сборники стихов. И я тоже. Это и Цветаева, и Мандельштам, и Ахматова, Серебряный наш век. Ходили у меня в зачитанных авторах и Ходасевич, и Пастернак. Это одно, а бывает еще, когда жизнь тебя сталкивает с интересными поэтами. Наш круг общения—тех, кто родился в шестидесятых годах—Рахмет Шоймарданов, я с ним общался, безвременно ушедший поэт, писал он на бурятском языке, переводил с бурятского на русский, поэт Амарсана Улзытуев—это Литературный институт, сын Дондока Улзытуева, Аркадий Перенов, интересно пишущий автор, художник, вот это круг моего общения. Также Мухраев Андрей, Есугей Сындуев, Татьяна Григорьева.




КУЛЬТУРТРЕГЕРЫ И СОЦИАЛЬНЫЕ СЕТИ

Цыбикова Существует ли в Улан-Удэ литературный салон, поэтическая тусовка, какие-то посиделки?
Аюшеев Сейчас уже нет, нет такого.
Цыбикова Обычно когда напишешь что-то, хочется ведь поделиться. Посмотреть на реакцию публики, аудитории.
Аюшеев Ну, да.
Цыбикова Или теперь все только через социальные сети?
Аюшеев Видимо. (Смеется). В ту пору, когда мне хотелось поделиться, тогда еще существовали посиделки, была литературная среда. У нас был хороший организатор, Геннадий Орлов, прозаик. На энтузиазме нас собирал, мы сидели в Союзе писателей—в подвале Совмина, в библиотеке, в «Ласточке» у Жимбиева.
Цыбикова Это были какие годы?
Аюшеев Девяностые-нулевые, потом все сошло на нет. Считаю, что начинающему автору такие встречи нужны. Такому, как я, например, живет у себя в деревне, пишет, а выхода нет. У нас тогда Интернета не было, сейчас-то можно поискать—что и как.
Вспомнил, в 2001–2002-м году у меня в деревне появился Интернет, и у меня был ноутбук, я вышел в сеть, нашел Стихи.Ру, Проза.Ру, был еще сайт Что хочет автор? Там было много авторов, тогда это было интересно: опубликовал стихи, и тут сразу аудитория, тут же тебе пишут отклики—было увлекательно.
Цыбикова Значит, вы прошли, как любой культурный человек через Стихиру?
Аюшеев Там я маленечко побыл.
Цыбикова В начале двухтысячных Стихира была очень популярна, заменяла, по-моему, все нынешние фейсбуки, твиттеры.
Аюшеев Ну, да. Оттуда я перешел на сайт поменьше—Что хочет автор? Я так и не понял, что это был за сайт. Там были какие-то рязанские ребята, целая куча разных конкурсов, выбирали Короля прозы. Я туда не со стихами—с опытами в прозе сунулся, с рассказиками. Это было полезно и занимательно. Потом я переехал в Хабаровск, а там была активная бурная литературная жизнь. Ребята-культуртрегеры организовывали те же посиделки, чего у нас в Улан-Удэ было мало. Был такой интересный человек—Арт-Иванов, он и сейчас есть, поэт, вот он собирал нас. Помимо этого были разные тусовки при Хабаровском отделении Союза писателей России. Мы туда ходили, читали, спорили, ругались. Думаю, что мне в свое время литературные тусовки многое дали, а теперь достаточно социальной сети. У меня фейсбук.


НУЖНО ЛИ ПОЭТУ УМЕТЬ УПРАВЛЯТЬ АУДИТОРИЕЙ?

Цыбикова Если бы вас позвали читать стихи, вы бы пошли? Живая аудитория—это же нечто иное.
Аюшеев Вот это особенный вопрос. Мне не приходилось читать, только в детстве, в школе. В школе я был чтец, это я помню, но мне это ничего не дало. Никакой привычки к публичному чтению я не приобрел, а даже, скажу, у меня выработался некий комплекс. Потому что, видимо, это было обязанностью и в тягость, возможно, меня заставляли и я был слишком послушный (смеется), одним словом, это было обезьянничание. И вот, что интересно, я ведь был на фестивале в десятом году в Иркутске. Туда приехали признанные мастера, известные поэты, знаменитые, московские и живущие заграницей. Все они замечательно читают свои стихи. Например, я слушал как читает Вера Павлова, и был готов сидеть и слушать часами, или Бахыт Кинжеев—тоже прекрасный чтец. И были мы, поэты, так сказать, поменьше. Были поэты из Ангарска, Братска, пригородов, вот мы приехали, в основной своей массе дикие, (смеется), и все мы читать не можем, не умеем—у всех камень во рту или каша, что-то мы там бурчим, краснеем, потеем, кряхтим. А мне тогда еще надо было читать со сцены, не знаю, зачем такое испытание придумали, читал и думал, все, сейчас я упаду! Какое же это может быть чтение, это не чтение, а мучение. И думаю, может оно и не нужно. Я никогда не рассчитывал, что буду читать, думал, вот, посредник книга есть, автора нет—автора уже давно нет в живых, а голос его звучит—когда читаешь чьи-то стихи, ты ведь слышишь его голос и создаешь образ внутри себя, я и подумал, и с живыми, наверное, такое случается, мне не обязательно встречаться с читателем—пусть у нас будет посредник книга. Так даже лучше, вдруг читатель меня послушает и разочаруется. Скажет, не-не-не, не надо! Лучше не знакомить меня с читателем. (Смеется). Я его не знаю, он меня не знает, а стихи... вот такая у меня была теория, возможно, смешная, глупая, неправильная и несправедливая. А сейчас прихожу к тому, что все-таки, наверное, поэт должен уметь и аудиторией управлять, и уметь подавать свои стихи. Ведь никто не прочитает твои стихи так, как нужно. Есть актерское чтение, а есть авторское чтение. В авторском чтении все по-другому—дыхание правильное. Актер же, ему чего—актерствует. Хотя есть исключения. В детстве, когда я в школе учился, на меня огромное впечатление производило чтение стихов Иннокентия Смоктуновского. Он читал Пушкина, «Маленькие трагедии». Михаил Козаков тоже читал русских поэтов, но это не в школьные годы, а намного позже было, когда Бродский пришел со своими стихами. По радио, помню, слушал, как Михаил Козаков читает. Пастернаковский Август читал, и Творчество и чудотворство. Потрясающе!
И вот, я считаю, что некоторым не дано читать—мне это не дано. А может у меня стихи плохие, и есть куда развиваться, работать над собой. Вообще, если думать об аудитории, поневоле перестраиваешься на нее, появляется искушение писать так, чтоб можно было прочесть.
Цыбикова Или понравиться, да?
Аюшеев Или понравиться, да. Есть такие моменты в стихах, которые не воспринимаются на слух. Мне, как к редактору приходят авторы и говорят: «А давайте, я вам почитаю стихи!». Я им сразу отвечаю: «Нет! Давайте, я их лучше почитаю глазами на бумаге». Иначе начнут актерствовать, педалировать, впечатление на меня производить. Есть тут свои минусы-плюсы.




КАКИМ ДОЛЖЕН БЫТЬ РЕДАКТОР?

Цыбикова Как редактор, вы строгий?
Аюшеев Хотел бы быть строгим, но не получается. Конечно, если меня что-то не устраивает как редактора, мимо этого все равно пройти не могу.
Цыбикова Что вас может не устраивать?
Аюшеев Меня много чего может не устраивать. Относительно стихов—они или есть, или их нет.
Цыбикова Может, правила стихосложения не соблюдены, например?
Аюшеев В стихах обычно как, если можно сказать да, то там все есть—и правила не нарушаются, и язык есть, и фраза своя присутствует, и поэзия... берут за душу. С первой строчки видишь—да или нет. Обычно так.
Цыбикова Это взгляд редактора?
Аюшеев Нет, это взгляд человека. Да, у редактора свои муки совести бывают, когда начинает самоедством заниматься, когда начинает думать, да я вообще кто такой, какое право имею? Кто меня уполномочил? Я что—господь бог решать—у этого талант есть, у этого таланта нет? Многое ведь проходит оценку временем.
Бывает, все прекрасно, а поэзии нет. Все хорошо, все гладко, а поэзии нет. Человек, вроде, и родину любит, и патриотичен, и все на свете, а поэзии нет. В этом случае что я могу сделать как редактор? Я не ставлю шлагбаум—нет, а начинаю думать, что, наверное, я сам дурак. (Смеется).
Читал у одного немецкого философа (я все себя ругаю за то, что философию мало знаю, этого не хватает часто), Гадамер его имя, у него был большой труд, разрабатывал вкус, как философскую категорию. «Вкус—категория историческая»,—писал он. Я не углубился в эту тему, но понимаю, что если редактор сидит и говорит кому-то да, кому-то нет, значит у него вкус сформирован, значит много читал. Надеюсь, я много читал. Сейчас читаю мало, но считаю, что в свое время начитал такой багаж, который помогает мне отличить белое от черного. Опять же, это игра случая, не утверждаю, что я как редактор—истина последней инстанции. Так уж получилось, что редакторствую. Наверное, лучше было бы, если бы здесь сидел кто-то другой, но другого, видимо, нет—не пришел и не сидит, не случилось. Могло быть хуже или лучше. (Смеется).
Цыбикова Вы давно являетесь редактором «Байкала»?
Аюшеев Я вообще-то и не редактор, а ответсекретарь. Нас двое человек, приходится все делать, и редакторствовать тоже. С 2008 года работаю в журнале «Байкал» и все набираюсь опыта. Вспоминаю свой первый год работы в журнале, и понимаю, что слишком воинствовал. Кстати, к редакторству вопрос. Не стану называть фамилию, была в портфеле повесть, перевод с бурятского, сейчас не понимаю, почему я тогда не дал хода этому произведению, мне даже стыдно вспоминать. Видимо, что-то недопонял. Излишнее рвение, категоричность, они свойственны начинающему редактору. Сегодня я, думаю, не был бы так ультимативен.


О БУРЯТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Цыбикова К бурятской теме как вы относитесь? К бурятским авторам?
Аюшеев Ну, я очень трепетно отношусь.
У нас в 2008 году была в гостях очень умная женщина, Скрибник Елена Константиновна—она бурятским языком занимается, ее интересует состояние бурятского языка, ученая, в германском университете работает. Ирина Пубаевна Гарри ее хорошо знает, это наш автор, она ее привела к нам в гости. Мы рассуждали по поводу бурятского языка и Скрибник нам сказала, что для нее бурятская литература—литература на бурятском языке. Она прекрасно владеет бурятским языком, читает в оригинале Хоца Намсараева, выписывает и читает журнал «Байгал». И кто-то из нас сказал, что, вот, есть же бурятская литература на русском языке. (Смеется). Конечно смешно было слышать такое, а она в ответ вспомнила историю японской литературы. В хэйанскую эпоху (IX–XII вв.), когда творила Сэй-Сенагон, «Записки у изголовья», тогда все мужчины в Японии писали на китайском языке. Считалось, что женщины существа глупые, умишко у них маленький, и что они не способны изучить китайский, на котором создавалась японская литература того времени. Поэтому женщины, поскольку они такие глупенькие, писали на своем японском языке. И в истории мировой литературы остались именно они. А то, что писали мужчины, ничто иное, как «провинциальная китайская литература». И такой аллегорией Скрибник объяснила нам, что пишем мы всего лишь провинциальную русскую литературу, отнюдь не бурятскую.
А все же, почему я трепетно отношусь к бурятскому языку—вот, все смотрю в ту сторону и жду, когда же расцвет будет?
Цыбикова В ожидании?
Аюшеев Да.
Цыбикова Есть надежды?
Аюшеев Не могу говорить однозначно, потому что принадлежу к забывшим язык. Увы. Но все же надеюсь. Конечно, надеюсь.



«БАЙКАЛ» И ОЖИДАНИЕ ЧУДА

Цыбикова А какая периодичность у журнала «Байкал»?
Аюшеев Журнал выходит раз в два месяца, шесть раз в году.
Цыбикова Можно ли утверждать, что журнал «Байкал»—культовый журнал в пространстве культуры Бурятии?
Аюшеев Я так вижу, когда я учился в школе, считаю, что в школе я уже был читателем, и в студенчестве, читал толстые журналы. В советское время, получается. Читал в библиотеках «Новый мир», «Знамя», «Дружбу народов», «Иностранную литературу», иногда читал «Байкал». Вообще, с чтением толстых журналов какая штука, они всегда оставляли впечатление, что чего-то не хватает. Прочитал, вроде бы, от корочки до корочки... Вспоминаю, кстати, бум возвращенной литературы, в эпоху Перестройки, когда журналы бросились печатать Платонова, Пастернака «Доктора Живаго». Тогда я жил и работал у себя в районе, ходил и брал эти номера, зачитывался. Это запомнилось. А так, журнал, конечно, нужен, но делать из него икону не стоит. Журнал—это чисто рабочая вещь, просто нужная. Как полигон, скажем. Не может быть такого, чтобы журнал печатал бесспорные вещи. Когда я начинал только работать в «Байкале», помню, Анатолий Байбородин сказал: «Дай бог, чтобы хотя бы одна вещь была настоящей в каждом номере»—потому что о большем мечтать и не приходится. Когда в журнале присутствует хоть одно хорошее яркое произведение, я думаю—значит не бесполезно, значит не впустую ушли усилия. Но случается это редко, такие удачи, открытия. Поэтому приходится в рабочем режиме существовать.
Журналы, вообще, существуют в ожидании какого-то чуда. Открытия какого-то произведения, имени. Но сейчас все бегут в издательства, там и деньги какие-то, известность, тиражи.
Цыбикова Молодые авторы к вам не приходят?
Аюшеев Молодые, они не выросли в среде почитания толстых журналов, они даже не знают, что такие журналы были, что их люди читали, что на сегодня есть такой журнал, как «Байкал». Подозреваю, что они вообще не знают о нем ничего. (Смеется). А если не знают, откуда они к нам придут? И нынешняя молодежь, она совершенно другая.
Цыбикова Но за ваш период редакторствования, неужели не было каких-то чудо-открытий? А МОБУ?
Аюшеев Ну, да. Считаю, можно гордиться, что он печатался у нас. У него это была вторая попытка. Первая, видимо, до меня еще была, но он получил категорический отказ: нет-нет-нет-нет-нет! А в восьмом году мы его опубликовали, как интересного автора. Насколько я знаю, Булат Молонов хороший и благодарный читатель нашего журнала.


ИСТОРИЯ ОТЗЫВА НА РАССКАЗЫ МОБУ

Аюшеев Как-то мы получили письмо из тюрьмы (то ли из Бурятии, то ли из Иркутской области, не помню. Хотел даже ответить, но там оказалась сложная система переписки). Письмо с ошибками, писал человек далекий от литературы и письменной культуры. Но он честно написал, что, вот, сижу в камере (мрачно, конечно, представлять), и каким-то образом наш журнал оказался там. Бог ты мой, наш журнал в тюрьму-то как попал?! (Смеется). А вообще, тюрьма—хорошая аудитория читателей. Пишет, читаю рассказы МОБУ и начинаю смеяться, все смотрят на меня, как на дурака. Я им пытаюсь объяснить, а там юмор национальный, тонкий, часто его не передашь почему именно смешно, словечки бурятские... И пишет, так мне стало хорошо, вспомнил родину, спасибо вам! Вот я и думаю, ради такого письма и стоит работать.
Жизнь все-таки, видимо, так устроена, что все не зря.


СЛАВА ЖУРНАЛА «БАЙКАЛ» В КОНЦЕ 1960-Х

Аюшеев Своей славой журнал обязан братьям Стругацким, их повести «Улитки на склоне». Вообще, когда берешь в руки номера тех лет, видно, что над журналом работали скрупулезно. Внешне привлекательный, шрифты хорошие, рисунки рукодельные, не то, что сейчас. Берешь в руки и, действительно, хочется читать! Бумага отличная, не то, что у нас сегодня—белая бумага, которая вредна для глаз. Мы печатаем на белой бумаге, о тонированной и не мечтаем. У нас компьютеризировано, а в тех номерах все любовно сделано, авторы подобраны, хочется читать. Но это было, к сожалению, со временем утеряно. Может быть, тогда художники хорошие работали, и как им только удалось сделать журнал таким привлекательным?
Цыбикова А когда журнал возник?
Аюшеев Официально пишут—в 1947 году. В ту пору выходило один-два-три номера в год.
Цыбикова А кто был первым главредом?
Аюшеев Батор Тумунов, сын классика нашего Жамсо Тумунова, рассказывал о становлении журнала, к которому непосредственное отношение имел его отец. И он не назывался журнал, это был альманах «Байкал», потом он стал выходить под названием «Свет над Байкалом» и назывался так вплоть до середины шестидесятых, когда главным редактором стал Бальбуров. То была яркая эпоха. При нем вернулось первоначальное название «Байкал». И в тот период начали печатать Стругацких, Беленкова и разных других авторов, которых не печатали во всесоюзных журналах. Журнал приобрел диссидентскую славу. И до сих пор западные писатели с большим уважением говорят, да, «Байкал»! Мы—диссиденты. Такая у нас слава.
Можно почитать воспоминания Владимира Бараева, у него подробно все описано.



«БАЙКАЛ» СЕГОДНЯ

Цыбикова Каким вы видите журнал сегодня?
Аюшеев Да как-то непонятно все.
Цыбикова Непонятно, потому что финансирования нет?
Аюшеев Конечно же, финансирования нет. С этим связано все, но в то же время, хочется ведь осмыслить... Когда переходишь на эти рельсы—финансирование, то-се, это, на самом деле, только часть правды. Наверное, надо быть гением по выбиванию денег, должен быть такой гений. Но без представления что и зачем, почему, тоже не прожить. И тут, бывает, крамольная мысль закрадывается, а вдруг, журналы тоже как люди, прожив достойную славную жизнь, должны почить... (Смеется). Это я так шучу мрачно.
У нас сейчас один на республику литературный журнал, после того, как «Вершины» перестали выходить. И, конечно, он должен быть. Но, если говорить о литературном мире нашем, он напоминает мне состояние города после бомбежки. Сейчас, после смены эпох, в новое время, все должно быть по-новому, а нет этого. Непонятно—как и зачем? Вообще, это вопрос ко всем толстым журналам по стране. Должны ли они быть самоокупаемыми, коммерческими, успешными, и так далее, и тому подобное? Но я пока не знаю ни одного успешного, на ноги вставшего литературного издания, живущего без дотаций. У всех журналов маленькие (до тысячи), тиражи, вливания из Федерального агентства по СМИ. Некоторым, правда, удалось уйти в Интернет, «Журнальный Зал», например.
Цыбикова С зарубежным опытом вам приходилось знакомиться?
Аюшеев Да, знакомился, интересовался. Есть литературные журналы при университетах, это западная модель—в Америке, в Европе. А в Японии журналы обычно существуют при издательствах.
Цыбикова Как у монголов дела обстоят?
Аюшеев Монголы публикуются у нас периодически, но с переводами плохо, нет переводчиков. С монгольским журналом «Цог» мы обменялись заверениями, что будем дружить, но как дружить, если нет переводчиков?
На самом деле, я об этом где-то уже писал, журнал «Цог» переживает не лучшие свои времена. Маленькие тиражи, проблема с авторами.
Цыбикова С иллюстраторами у вас какие отношения?
Аюшеев Никакие. Надо же людям платить за работу, а у нас таких средств нет.
Цыбикова А если что-то публикуется, вы договариваетесь на безвозмездных основах печатать?
Аюшеев Народ до того привык, что у нас нет денег и даром отдают и ничего не просят. Если бы художники получали гонорары за свои иллюстрации, то и журналу было бы хорошо, но об этом пока приходится только мечтать. Но это не самая главная беда, это можно пережить. Тексты и их качество—это основное. Вот с этим проблема.
Думаю, наше объединение с Издательским домом—это был неправильный шаг. В итоге, от редакции осталось четверть редакции. Перейдя в Издательский дом, журнал «Байкал» лишился юридического статуса. Мы теперь подразделение ИД «Буряад Yнэн» и работаем в его составе—я ответственный секретарь, он же верстальщик, Наталья Николаевна Ильина—редактор. Все. Главного редактора как такового нет. Директор издательства автоматически считается главредом.
Цыбикова Он приобщается к работе? Читает тексты?
Аюшеев Что вы, у него и без нас работы предостаточно. Хотя, главный редактор литературного журнала—это, конечно, мотор, главная фигура. Мы иногда берем на себя эту функцию, а потом думаешь, мне это надо? По привычке обычно пишут, когда представляют журнал «Байкал», Аюшеев—главный редактор. А я же не буду пересказывать всем эту мучительную историю перехода журнала в Издательский дом.
Конечно, есть отдаленные мечты, что когда-нибудь журналу вернут его независимость, а сейчас получается, что «Буряад Yнэн» нас содержит. Мы пережили три волны, когда нас хотели закрыть вообще. Сверху говорят, что этого делать нельзя, но тем не менее, денег-то нет. И нам приходится выдерживать волны закрытия, каждый раз, когда сменяются директора издательства. К сожалению, внутри Издательского дома у нас выработался комплекс неполноценности. Их тоже можно понять, ведь получается, что мы их заедаем. Возможно, без нас они жили бы гораздо лучше. (Смеется).
Цыбикова Как у вас с подпиской, читателями?
Аюшеев Объявили, что журнал закрывают, у нас семьдесят человек подписчиков ушло. А подписано было человек сто. Пописка у нас существует на полгода, на три номера, то есть. Теперь снова надо их уговоривать, чтоб вернулись. Вопрос о трехстах, четырехстах рублях.
Цыбикова А себестоимость журнала какова?
Аюшеев Двести сорок рублей, это когда журнал выходит из типографии, не считая нашей с Натальей Николаевной работы.
Цыбикова Так вы откровенно в минус работаете? А куда смотрит Издательский дом?
Аюшеев Ну, за двести сорок рублей журнал никто не будет брать, а за сто рублей будто бы берут.
Цыбикова А в розницу сколько стоит «Байкал»?
Аюшеев Где-то сто сорок.
Цыбикова Все равно в минус.
Аюшеев Да, вообще думаю, нам надо его бесплатно раздавать. (Смеется).


О СЕМЬЕ И О СЕБЕ, КАК О КНИГЕ

Цыбикова Есть что-то хорошее сегодня, вот, прямо сейчас?
Аюшеев Очень много! Я со страшным интересом живу! Мне всегда были интересны прогресс, наука, всевозможные технические новинки-революции. Пришел Интернет, мне это жутко интересно. И Космос, физика. Мне занимательно—что дальше-то будет.
Цыбикова Вы по вероисповеданию буддист, шаманист?
Аюшеев Ну, я не собираюсь ничего менять, и, конечно, мне все это привычно... да, буддист. У меня же отец был лама.
Цыбикова Ах, да?!
Аюшеев Да, отец мой десятого года рождения, он был хувараком в Атаганском дацане, затем гэбшэ...
Цыбикова Вы родились у него в пятьдесят три года?!
Аюшеев Да. Седьмым, отхончиком в семье. Мама у меня двадцатого года. Получается, что дедушка у меня тысяча восьмисотых годов, а я тут—совсем рядом. Такие у меня большие шаги в пространстве и времени...
Цыбикова У вас измерение совершенно другое. А сколько прожил отец?
Аюшеев Семьдесят-семьдесят пять. Большую жизнь прожил. В тридцатые годы произошло атаганское восстание, после которого многих лам расстреляли, остальных репрессировали. Отец был сослан в лагеря под Читой, где-то у озера Кинон. После лагерей он прошел войну, все пять лет. На Студебеккере подвозил снаряды. На Западе ему понравилось, и он хотел остаться там, на Украине. У него там, видимо, была женщина. (Смеется). Приехал к родителям, те были в ссылке в районе Бурвода, повидаться и ехать обратно. Конечно, родители приложили все усилия, чтобы единственный сын остался, тут же его женили. Они были зажиточные, из раскулаченных. Поэтому у меня есть претензии к советской власти: где наша английская сенокосилка, купленная на кяхтинской ярмарке? (Смеется). Это я так шучу. А по материнской линии дедушка был гулваа, Бальчин-гулваа, погиб в ссылке, в лагерях. Надо, думаю, посмотреть в архивах, что за Бальчин-гулваа, что за знатный человек? Мать хотели отдать на обучение в гимназию, но произошла революция, все поменялось. Отец у меня был скромный, тихий, думаю—не от него ли у меня некоторые черты. (Смеется). С матерью они отдали свои дома, а сами пошли побираться по миру, жили у чужих людей...
Цыбикова Зато семеро детей, продолжился род. Кто знает, если бы они погнались за материальным, за имуществом, могли бы их убить.
Аюшеев Ну, да, конечно.
Цыбикова В завершение нашей беседы, Булат, что бы вы хотели сказать?
Аюшеев Даже не знаю, у книги должен быть хороший финал.
Цыбикова Смотря какая книга. А вы какая книга?
Аюшеев Бывает такое, видишь сон, и в этом сне—книга. Просыпаешься, и не помнишь, лишь то, что была некая книга—интересная, загадочная, таинственная, и рисунки в ней были занимательные...
Цыбикова Здорово! Спасибо за беседу!  ❚



ПРАЗДНИК НОМИН

Взятый в осаду
войлочным войском юрт
шумит Улан-Батор.
Праздник Номин. 
Играет музыка громко.
Фрики монгольские 
в ярких париках
фотают друг друга.
Дворники в желтых накидках
громыхают тележками
от урны к урне.
В городе весело,
а за городом пустынно.
Солнце садится.
Невозмутимый ветер 
уносит к облакам 
целлофан…


© Булат Аюшеев, 2013 г.