Опубликована статья «Художественная декламация как элемент художественной коммуникации (читая и слушая Амарсану Улзытуева)» Цыреновой Марины, кандидата филологических наук, доцента в сборнике научных трудов Московского педагогического государственного университета.
Горловое чтение собственных стихотворений стало частью биографического мифа Амарсаны Улзытуева, одного из выдающихся современных поэтов. Своей художественной декламацией поэт продолжает традиции поэтов-шестидесятников 20 века. Художественная декламация А. Улзытуева подтверждает, что прямой диалог с читателем является важным элементом художественной коммуникации.
...Амарсаны так много в каждом его тексте, что он не умещается в графических буквах-знаках. Ему необходима еще какая-то, а именно, физическая манифестация текста: он дружит со звуком, читает/поет/камлает, подобно сказителю-улигершину, воссоздавая/являя картину-иллюзию своих метафизических миров...
А начну со следующего.
Авторская песня — уникальный эстетический феномен. Простые слова, положенные на незамысловатый мотив. Главное — интонация. Именно она обозначила/ознаменовала смену риторических эпох. Задушевность, трогательность — читались как коды генома культурного ДНК, чудом сохраненного народом, пронесенного через революции и войны, не утерянного, не уничтоженного. Вопреки тоталитаризму восторжествовала тотальная стихийная лиричность. Не случайно это время назвали «оттепелью»: Cоциум сообразовывался с универсальными законами Природы, с Жизнью как таковой.
В эти же годы возродилась замечательная традиция художественной декламации. Выступления поэтов-шестидесятников на стадионах имели магический терапевтический эффект для советского народа. Согласитесь, в появлении и спонтанном расцвете художественных явлений всегда есть что-то провиденциальное и исцеляющее. Во время «оттепели» оттаивали сердца, расправлялись/реанимировались души... Поэтические концерты как бы принимали и передавали позывные из прошлого: историческая амнезия, эта духовно-душевная хворь, отступала под натиском талантливой плеяды молодых — Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко, Беллы Ахмадуллиной, Роберта Рождественского, Булата Окуджавы... Голос Настоящего был отзвуком Прошлого и ропотом Будущего.
Интонация и синтаксис доверия шестидесятников помогли современникам вновь обрести себя, вернуться к сути и к смыслу жизни, возродить традиции соборности и содружества после долгих лет всеобщей подозрительности, воскресить в памяти «откуда есть пошла земля русская»... В эти годы жил и творил великий бурятский поэт Дондок Улзытуев. Его стихи переводил на русский язык с бурятского, в том числе, и Евгений Евтушенко. Воздух этой «прекрасной эпохи» с самого рождения вобрал в себя сын Д. Улзытуева — Амарсана. В наши дни он продолжает линию преемственности лучших традиций эстрадной поэзии 60-х годов 20 века.
Выдающийся современный поэт Амарсана Улзытуев, декламатор и чтец, сам стал главным проводником своих поэтических текстов в мир.
Стихотворения Амарсаны — как артикулированная реальность — это особый культурный медиафеномен. На просторах интернета можно найти более 4000 видеороликов с декламирующим свои стихи Амарсаной Улзытуевым. Воочию наблюдая его чтение, мы приобщаемся к редкому завораживающему действу — к (по)рождению медиатекста. Поэт доверяет нам, и мы доверяем ему. Разрывая в клочья собственный голос, он ведет читателей/слушателей, и мы, как завороженные, идем за ним. Он обязательно выведет нас, как вывел себя через Хаос и Пустоту, к осмысленному Бытию сотворцами своей поэтической вселенной.
Называет себя акыном. По собственному признанию в одном из интервью, он поет обо всем, что ему интересно. А интересно ему все. Его поэтическая всеядность (планетарная, вселенская) отнюдь не праздная. Любые события, встречи он преломляет под «смещенным» в сторону сердца, самым чувствительным, углом зрения. Такой ракурс позволяет поэту претворять вещное в вечное, бытовое в бытийное.
Вот посреди океана за каким-то чертом лезет на пальму,
Хочет о чем-то прекрасном и вечном сказать, говоря о кокосе,
Дочерь попутного ветра с перстами пурпурными Эос... (1, с. 20)
Мифологический код, глубоко зашитый, но всегда пробивающийся на кромку текста, Амарсана использует как «букву» языка пространственных отношений. Пространство одного события, одной судьбы становится равным пространству мировой истории и великих свершений. Художественная огранка «жизни-бытия» формирует поэтику Амарсаны как пространство удивительных ментальных событий (что само по себе интересно) и нового чувственного опыта — отчаянной ребяческой наивности и безусловного мальчишеского доверия миру.
Художественная картина в лирике Амарсаны мозаична: эпически фрагментарна, лирически открыта оборванными строками. Поэтому и инструментована (оркестрована) по-разному. Смены регистров— стилистических, жанровых — не то чтобы любимые приемы, но в поэтическом арсенале Амарсаны всегда имеются. Не ради парадоксальности или оригинальности. Подобная художественная разменная мелочь его, как мастера, принципиально не волнует и не интересует. Он играет/рискует (т.е. пишет/творит) по-крупному — «вселенноподобно». А симфонизм, как принцип постмодернистского нарратива, присущ его стихам по определению.
В сборнике «Новые анафоры» 62 стихотворения из 80, представленных в сборнике, заканчиваются многоточием. Ибо «задумано так...» (1, с. 17). Именно эта прекрасная незавершенность, обозначенная поэтом пунктуационно, обеспечивает максимальное присутствие/вовлечение/участие реципиента-читателя. Многоточие подобно порталу, дверь открыта, вход свободный. Акт художественной коммуникации между текстом и читателем продолжается независимо от авторской воли, согласно знаменитой «Смерти автора» Р. Барта, провозгласившего свободу автора от бремени постоянного присутствия в художественном произведении вместе со своей биографией, жизнью, судьбой. Выдающийся французский структуралист легитимизировал «очуждение», «устранение» автора как актуальные «после письма» модусы бытия и более того констатировал появление нового субъекта: «...рождение читателя приходится оплачивать смертью Автора» (2).
Таким образом, многоточие, с одной стороны, обрывает нити, связующие автора и текст; с другой, «привязывает» читателя/слушателя к тексту. Именно для него — читателя/слушателя — конечного адресата художественной коммуникации — Амарсана с такой «варварской» страстью декламирует свои стихотворения.
Кишками поем, космосом, кумысом бродящим мирами,
Стихами стихов кощеевых, лошадиными песнями песней...
(...)
Так же, этим звериным многоголосьем можно то свистеть, то хрипеть,
То Соловьем-Разбойником, то Гогой и Магогой — пока не отвалится глотка...
(1, с. 60)
Изо всего, что видит, наблюдает, он улавливает/постигает самую суть — сердцевину знания. Впечатление (неважно, насколько оно мимолетное) всегда для него первично. Это матрица его художественного мира, первопричина поэтического движения. Вполне по-шамански, спиралью, оттолкнувшись от очевидного, Амарсана восходит к неочевидным потаенным смыслам, которые, по его мнению, должны магическим образом открыться читателям-слушателям в первую очередь — через звук, через мелодику, через верно подобранную интонацию. Не потому ли читатели/слушатели так любят его авторское чтение, что он, как декламатор, очень серьезно относится к нему? Своим напевным и одновременно громовым чтением Амарсана указывает/подсказывает читателям/слушателям пути постижения своего поэтического слова; направляет восходящие/нисходящие потоки поэтической энергии (чтобы не утонули в сонме звуков!); голосом и диафрагмой ставит главные звуковые опоры стиха (чтобы было за что держаться!). А опирается он на гласные, на долгие ударные гласные. Он растягивает их, отчего его длинная строка становится на слух еще длиннее; но при этом строка как бы наполняется воздухом, становится легкой, невесомой (при таком-то нагромождении согласных!) и — взлетает! Потомок кочевников не боится сверхдлинных строк. Чем длиннее строка/дорога, тем больше возможностей для медитативного погружения в текст, для его разворачивания в звуке.
Звук, ниже низменностей битвы на Калке, почти в инфразвуке (1, с. 60).
Из закрытого (за семью печатями подсознания и цензурой сознания) стихового лабораторного пространства выходят одновременно в экстатическом порыве, честном и потому пробирающем до дрожи, автор и сотворенный им текст. Их со-явленность всегда чревата «драмой» прочтения. Возникающая вольтова дуга напряжения между ними подключает читателей/слушателей к высокому синестетическому измерению/парению творческого духа.
«Возможно, кто-то беспощадный в генах...» (1, с. 83) вновь и вновь выводит его на сцену к микрофону.
Выклевывает, рвет мне печень,
Вспорхнув на грудь... (1, с. 83)
Авторская художественная декламация постепенно становится частью биографического мифа поэта Амарсаны Улзытуева.
«Гуттурал и хоомей — тяжелый рок и горловое пение» (1, с. 60) — так называется одно из стихотворений сборника, раскрывающее выразительную манеру исполнения поэтом своих текстов. Авторским горловым чтением, декламационной партитурой текста Амарсана дает читателям/слушателям ключ (по крайней мере — звуковой) к своей сложно закодированной поэтике. При чтении он виртуозно справляется со сложно организованным ритмом, с аритмией цезуры, с прагматикой эллипсиса; с артикуляционными фонетическими трудностями многосложных слов, непривычных для поэтического дискурса. Авторские окказионализмы, образованные сложением корней (шагреневокожей, ойкуменокрылых, метафоросильных — «Памяти Намжила Нимбуева» (1, с. 77); галактикобедрых, эклиптикогрудой, многогневных «Ода женским прическам» (1, с. 38) и т.д.); непривычные словообразовательные модели («поэтиного» (1, с. 83) вместо традиционного «поэтического»), каскадный строй однородных обстоятельств, определений; синтаксическая и строфическая соразмерность... — все свидетельствует о поэтическом метаязыке Амарсаны, как о свершившемся литературном факте.
В художественной декламации Амарсаны, в его интонационно-мелодических модуляциях читателям/слушателям слышатся: непоколебимая твердая поступь анафорического стиха; мужественная пронзительная искренность; вечно оголенный беззащитный чувственный нерв.
Нет — имитации. Нет — штампу.
Подлинность — его имя.
1. Улзытуев А. Д. Новые анафоры. — М.: Время, 2016. — 128 с. — (Поэтическая библиотека).
2. Барт Р. Смерть автора. — http://www.philology.ru/literature1/barthes-94e.htm (обращение 29.04.2020 г.)
3. https://ru.wikipedia.org/wiki/Гроулинг#Гуттурал (обращение 29.04.2020 г.)
4. https://ru.wikipedia.org/wiki/Хоомей (обращение 29.04.2020 г.)
Горловое чтение собственных стихотворений стало частью биографического мифа Амарсаны Улзытуева, одного из выдающихся современных поэтов. Своей художественной декламацией поэт продолжает традиции поэтов-шестидесятников 20 века. Художественная декламация А. Улзытуева подтверждает, что прямой диалог с читателем является важным элементом художественной коммуникации.
...Амарсаны так много в каждом его тексте, что он не умещается в графических буквах-знаках. Ему необходима еще какая-то, а именно, физическая манифестация текста: он дружит со звуком, читает/поет/камлает, подобно сказителю-улигершину, воссоздавая/являя картину-иллюзию своих метафизических миров...
А начну со следующего.
Авторская песня — уникальный эстетический феномен. Простые слова, положенные на незамысловатый мотив. Главное — интонация. Именно она обозначила/ознаменовала смену риторических эпох. Задушевность, трогательность — читались как коды генома культурного ДНК, чудом сохраненного народом, пронесенного через революции и войны, не утерянного, не уничтоженного. Вопреки тоталитаризму восторжествовала тотальная стихийная лиричность. Не случайно это время назвали «оттепелью»: Cоциум сообразовывался с универсальными законами Природы, с Жизнью как таковой.
В эти же годы возродилась замечательная традиция художественной декламации. Выступления поэтов-шестидесятников на стадионах имели магический терапевтический эффект для советского народа. Согласитесь, в появлении и спонтанном расцвете художественных явлений всегда есть что-то провиденциальное и исцеляющее. Во время «оттепели» оттаивали сердца, расправлялись/реанимировались души... Поэтические концерты как бы принимали и передавали позывные из прошлого: историческая амнезия, эта духовно-душевная хворь, отступала под натиском талантливой плеяды молодых — Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко, Беллы Ахмадуллиной, Роберта Рождественского, Булата Окуджавы... Голос Настоящего был отзвуком Прошлого и ропотом Будущего.
Интонация и синтаксис доверия шестидесятников помогли современникам вновь обрести себя, вернуться к сути и к смыслу жизни, возродить традиции соборности и содружества после долгих лет всеобщей подозрительности, воскресить в памяти «откуда есть пошла земля русская»... В эти годы жил и творил великий бурятский поэт Дондок Улзытуев. Его стихи переводил на русский язык с бурятского, в том числе, и Евгений Евтушенко. Воздух этой «прекрасной эпохи» с самого рождения вобрал в себя сын Д. Улзытуева — Амарсана. В наши дни он продолжает линию преемственности лучших традиций эстрадной поэзии 60-х годов 20 века.
Выдающийся современный поэт Амарсана Улзытуев, декламатор и чтец, сам стал главным проводником своих поэтических текстов в мир.
Стихотворения Амарсаны — как артикулированная реальность — это особый культурный медиафеномен. На просторах интернета можно найти более 4000 видеороликов с декламирующим свои стихи Амарсаной Улзытуевым. Воочию наблюдая его чтение, мы приобщаемся к редкому завораживающему действу — к (по)рождению медиатекста. Поэт доверяет нам, и мы доверяем ему. Разрывая в клочья собственный голос, он ведет читателей/слушателей, и мы, как завороженные, идем за ним. Он обязательно выведет нас, как вывел себя через Хаос и Пустоту, к осмысленному Бытию сотворцами своей поэтической вселенной.
Называет себя акыном. По собственному признанию в одном из интервью, он поет обо всем, что ему интересно. А интересно ему все. Его поэтическая всеядность (планетарная, вселенская) отнюдь не праздная. Любые события, встречи он преломляет под «смещенным» в сторону сердца, самым чувствительным, углом зрения. Такой ракурс позволяет поэту претворять вещное в вечное, бытовое в бытийное.
Вот посреди океана за каким-то чертом лезет на пальму,
Хочет о чем-то прекрасном и вечном сказать, говоря о кокосе,
Дочерь попутного ветра с перстами пурпурными Эос... (1, с. 20)
Мифологический код, глубоко зашитый, но всегда пробивающийся на кромку текста, Амарсана использует как «букву» языка пространственных отношений. Пространство одного события, одной судьбы становится равным пространству мировой истории и великих свершений. Художественная огранка «жизни-бытия» формирует поэтику Амарсаны как пространство удивительных ментальных событий (что само по себе интересно) и нового чувственного опыта — отчаянной ребяческой наивности и безусловного мальчишеского доверия миру.
Художественная картина в лирике Амарсаны мозаична: эпически фрагментарна, лирически открыта оборванными строками. Поэтому и инструментована (оркестрована) по-разному. Смены регистров— стилистических, жанровых — не то чтобы любимые приемы, но в поэтическом арсенале Амарсаны всегда имеются. Не ради парадоксальности или оригинальности. Подобная художественная разменная мелочь его, как мастера, принципиально не волнует и не интересует. Он играет/рискует (т.е. пишет/творит) по-крупному — «вселенноподобно». А симфонизм, как принцип постмодернистского нарратива, присущ его стихам по определению.
В сборнике «Новые анафоры» 62 стихотворения из 80, представленных в сборнике, заканчиваются многоточием. Ибо «задумано так...» (1, с. 17). Именно эта прекрасная незавершенность, обозначенная поэтом пунктуационно, обеспечивает максимальное присутствие/вовлечение/участие реципиента-читателя. Многоточие подобно порталу, дверь открыта, вход свободный. Акт художественной коммуникации между текстом и читателем продолжается независимо от авторской воли, согласно знаменитой «Смерти автора» Р. Барта, провозгласившего свободу автора от бремени постоянного присутствия в художественном произведении вместе со своей биографией, жизнью, судьбой. Выдающийся французский структуралист легитимизировал «очуждение», «устранение» автора как актуальные «после письма» модусы бытия и более того констатировал появление нового субъекта: «...рождение читателя приходится оплачивать смертью Автора» (2).
Таким образом, многоточие, с одной стороны, обрывает нити, связующие автора и текст; с другой, «привязывает» читателя/слушателя к тексту. Именно для него — читателя/слушателя — конечного адресата художественной коммуникации — Амарсана с такой «варварской» страстью декламирует свои стихотворения.
Кишками поем, космосом, кумысом бродящим мирами,
Стихами стихов кощеевых, лошадиными песнями песней...
(...)
Так же, этим звериным многоголосьем можно то свистеть, то хрипеть,
То Соловьем-Разбойником, то Гогой и Магогой — пока не отвалится глотка...
(1, с. 60)
Изо всего, что видит, наблюдает, он улавливает/постигает самую суть — сердцевину знания. Впечатление (неважно, насколько оно мимолетное) всегда для него первично. Это матрица его художественного мира, первопричина поэтического движения. Вполне по-шамански, спиралью, оттолкнувшись от очевидного, Амарсана восходит к неочевидным потаенным смыслам, которые, по его мнению, должны магическим образом открыться читателям-слушателям в первую очередь — через звук, через мелодику, через верно подобранную интонацию. Не потому ли читатели/слушатели так любят его авторское чтение, что он, как декламатор, очень серьезно относится к нему? Своим напевным и одновременно громовым чтением Амарсана указывает/подсказывает читателям/слушателям пути постижения своего поэтического слова; направляет восходящие/нисходящие потоки поэтической энергии (чтобы не утонули в сонме звуков!); голосом и диафрагмой ставит главные звуковые опоры стиха (чтобы было за что держаться!). А опирается он на гласные, на долгие ударные гласные. Он растягивает их, отчего его длинная строка становится на слух еще длиннее; но при этом строка как бы наполняется воздухом, становится легкой, невесомой (при таком-то нагромождении согласных!) и — взлетает! Потомок кочевников не боится сверхдлинных строк. Чем длиннее строка/дорога, тем больше возможностей для медитативного погружения в текст, для его разворачивания в звуке.
Звук, ниже низменностей битвы на Калке, почти в инфразвуке (1, с. 60).
Из закрытого (за семью печатями подсознания и цензурой сознания) стихового лабораторного пространства выходят одновременно в экстатическом порыве, честном и потому пробирающем до дрожи, автор и сотворенный им текст. Их со-явленность всегда чревата «драмой» прочтения. Возникающая вольтова дуга напряжения между ними подключает читателей/слушателей к высокому синестетическому измерению/парению творческого духа.
«Возможно, кто-то беспощадный в генах...» (1, с. 83) вновь и вновь выводит его на сцену к микрофону.
Выклевывает, рвет мне печень,
Вспорхнув на грудь... (1, с. 83)
Авторская художественная декламация постепенно становится частью биографического мифа поэта Амарсаны Улзытуева.
«Гуттурал и хоомей — тяжелый рок и горловое пение» (1, с. 60) — так называется одно из стихотворений сборника, раскрывающее выразительную манеру исполнения поэтом своих текстов. Авторским горловым чтением, декламационной партитурой текста Амарсана дает читателям/слушателям ключ (по крайней мере — звуковой) к своей сложно закодированной поэтике. При чтении он виртуозно справляется со сложно организованным ритмом, с аритмией цезуры, с прагматикой эллипсиса; с артикуляционными фонетическими трудностями многосложных слов, непривычных для поэтического дискурса. Авторские окказионализмы, образованные сложением корней (шагреневокожей, ойкуменокрылых, метафоросильных — «Памяти Намжила Нимбуева» (1, с. 77); галактикобедрых, эклиптикогрудой, многогневных «Ода женским прическам» (1, с. 38) и т.д.); непривычные словообразовательные модели («поэтиного» (1, с. 83) вместо традиционного «поэтического»), каскадный строй однородных обстоятельств, определений; синтаксическая и строфическая соразмерность... — все свидетельствует о поэтическом метаязыке Амарсаны, как о свершившемся литературном факте.
В художественной декламации Амарсаны, в его интонационно-мелодических модуляциях читателям/слушателям слышатся: непоколебимая твердая поступь анафорического стиха; мужественная пронзительная искренность; вечно оголенный беззащитный чувственный нерв.
Нет — имитации. Нет — штампу.
Подлинность — его имя.
1. Улзытуев А. Д. Новые анафоры. — М.: Время, 2016. — 128 с. — (Поэтическая библиотека).
2. Барт Р. Смерть автора. — http://www.philology.ru/literature1/barthes-94e.htm (обращение 29.04.2020 г.)
3. https://ru.wikipedia.org/wiki/Гроулинг#Гуттурал (обращение 29.04.2020 г.)
4. https://ru.wikipedia.org/wiki/Хоомей (обращение 29.04.2020 г.)
